Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

Лю Синь пожелал прийти в храм именно утром, чтобы избежать толпы народу, которая соберется здесь сегодня. Но ему все же не удалось увильнуть от бесед с монахами, которые то и дело выказывали участие и готовность помочь в людских бедах. Юноша чувствовал усталость после бессонной ночи кошмаров; у него не было сил даже на споры, поэтому, прикрыв глаза, он кивнул на листок шелковой бумаги в своих руках и ответил:

– Я знал этих людей всего пару месяцев, а они меня – один день. Я оплакиваю сотню товарищей и одного маленького героя, спасших тысячи жизней.

Лю Синь по-прежнему не поворачивал головы, а монах, напротив, рассматривал его, удивленно приподняв белые брови, похожие на два серебристых клинка. Он медленно погладил свою длинную бороду и сказал:

– Какая самоотверженность. Нечасто встретишь человека, способного чтить память почти незнакомых людей, а не приписывать себе их заслуги.

За долгие годы странствий по миру мастер повидал гниль человеческих душ, когда люди шли вопреки законам Неба, присваивая то, что им не положено: шли на убийства, чтобы возвысить свое имя и клан; жертвовали другими, чтобы спастись самим, и губили героев, чтобы приписать себе их заслуги на поле брани. Подобное не было редкостью в этом мире; пока на них не обращали внимания, люди зубами выгрызали то, что помогло бы возвыситься, упуская лишь одно: Небо не люди, оно видит все.

Лю Синь приподнял уголки губ в тусклой улыбке:

– Полагаю, достопочтенный монах встречал мало людей, раз так думает.

Он знал, что даосские монахи, живущие высоко в горах, нечасто спускаются к людям, предпочитая посвящать свое время совершенствованию духа и тела. И лишь изредка они отправлялись в паломничества, чтобы в очередной раз убедиться, насколько жалка мирская жизнь, после чего на долгие годы удалялись в пещеры для медитаций, никого не желая видеть. Многие из них были некогда известными и даже легендарными великими мастерами, познавшими тайны духовного развития и утратившими мирские желания, пресытившись людскими бедами. С каждым десятилетием они покидали горы все реже и реже, поэтому в последние годы люди поговаривали, что те мастера достигли просветления и вознеслись в Высшее царство, однако точных сведений или свидетелей этого не было.

Монах хмыкнул, резким движением руки откидывая длинную бороду, и спросил:

– Что мне эти людишки? Они похожи на муравьев. Такие же никчемные и раздражающие.

Лю Синь кивнул, опуская взгляд на листок:

– И у муравьев есть своя жизнь. Между низшим созданием и возвышенным бессмертным нет различий – в этом мы все равны. Каждая жизнь ценна.

Мастер, казалось, задохнулся после таких дерзких слов. Если бы кто-то в павильоне заметил выражение его лица, то пришел бы в ужас и обратился в бегство. Даже невооруженным взглядом было видно, что это какой-то достопочтенный бессмертный мастер, и говорить с ним в таком тоне, когда он оказал великую честь, заведя с тобой беседу, мог позволить себе либо глупец, либо человек столь смелый, что даже не шелохнулся после этих слов, будучи уверенным в них. Старец хмыкнул, гневно раздувая ноздри:

– Будь мы в другом месте, я сломал бы тебе ноги за такие слова.

Лю Синь улыбнулся уголком губ:

– Да, мне уже ломали их за мой длинный язык.

– Глупый мальчишка! – Мастер снова откинул бороду, повышая голос. – И ты так ничему и не научился. Вы, люди, все поголовно глупцы, которые горазды только молоть языком или молоть муку для моей лапши.

Юноша не заметил, как затрепетали одежды монаха, словно от едва сдерживаемой силы, которая рвалась наружу, чтобы задать трепку. Он снова возразил:

– Я знаю людей достойных, добрых и смелых.

Монах приподнял брови и тряхнул рукавом, выказывая недовольство:

– Знаешь, но себя таковым не считаешь?

– Нет, не считаю.

Лю Синь выдохнул, думая о том, какой же скверный у этого монаха характер. Судя по всему, он был мастером, недавно вышедшим из медитации. Лю Синь читал где-то, что люди, познавшие скрытые техники и достигшие определенной стадии совершенствования, считали себя выше других, относясь к остальным с презрением и недовольством и производя крайне неприятное впечатление. Впрочем, людское мнение мало волновало великих бессмертных мастеров. Старец собирался сказать еще что-то, но Лю Синь, взглянув на струящуюся дымку благовоний, спросил первым:

– Жизнь в Нижнем царстве правда ужасна и тяжела?

Монах гневно шикнул. Бессмертный мастер ненавидел еще кое-что. В ранние годы своих странствий, будучи еще молодым, но уже прославившим свое имя, в одном городе он встретил буддистского монаха, который шел ему навстречу по узкой тропе. В тот день у него было на редкость хорошее настроение, и, несмотря на извечную вражду между даосскими и буддийскими школами, он оказал честь, поприветствовав монаха кивком и сгорая от любопытства, как тот отреагирует. Но буддийский монах, облаченный в яркую кашаю[28], лишь надменно скривил губы и прошел мимо. Это так разозлило бессмертного мастера, что в тот же день, преисполненный праведного гнева, он явился на порог монастыря и перебил всех монахов, которые не согласились выдать ему наглеца. Он окропил их рыжие кашаи кровью, разрушил алтари и помочился под свой злой хохот на статую Будды.

Прищурившись, он сказал с нескрываемым презрением в голосе:

– Проклятые плешивые ослы[29] исказили представления о Нижнем царстве, распространяя в народе небылицы! Благодаря лживым буддийским проповедникам и храмовым росписям сутрами о Диюе у людей сложилась неверная картина. Некоторые даже изучают техники рассеивания души, чтобы не оказаться в Нижнем царстве, которое, по словам этих вонючих ослов, представляет собой пыточную, какую бы жизнь ты ни вел. Это якобы место страданий, куда попадет каждый из живущих.

Лю Синь никогда не углублялся в буддийские тексты, признавая, что их философия далека от его мировоззрения. Сяо Вэнь, воспитанный даосами, тоже отвергал их учения, хоть и не так яростно, как этот монах. Тем не менее вражда между двумя школами продолжалась уже несколько столетий. Поначалу даосские школы пытались вразумить людей, однако что такое слова о вознесении перед страхом вечных мук? Видя, что люди отрекаются от их учения, истинные даосы, являвшиеся великими мастерами, ожесточили сердца и ушли в горы, предоставив людям самим решать, во что верить.

Лю Синь любопытно спросил, покосившись на мужчину:

– А как считает достопочтенный монах?

Мастер хмыкнул, резко откидывая длинную бороду:

– По какому праву ты смеешь интересоваться моими мыслями? Думаешь, ты достоин этого, мальчишка?

Лю Синь отрицательно покачал