Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

отложил резец — портрет был готов. Новое произведение искусства родилось. Отныне кто бы и когда бы на него ни посмотрел, он всегда увидит прелестное лицо, притаившуюся в уголках губ улыбку, золотисто-смуглый отсвет на щеках...

Мы не знаем и никогда не узнаем, в каком месте полотна находится тот гениальный мазок, который был последним на картине Левитана.

Но мы знаем, что именно в тот момент, когда кисть, сделавшая этот мазок, оторвалась от холста, родилась новая картина. И мы сейчас видим ее такой же, какой видел художник, когда снимал с мольберта одно из самых поэтических своих созданий.

Строки, написанные рукой Пушкина, прочитать трудно (у него был очень неразборчивый почерк), но все же возможно.

И если бы вам посчастливилось увидеть тот самый драгоценный листок старинной бумаги, исписанный гусиным пером, на котором великий поэт записал свое стихотворение, думается, у любого из вас хватило бы терпения разобрать эти стремительные, нервные строчки, и вы прочитали бы те же самые слова, которые читаете сейчас в бесчисленных изданиях сочинений Пушкина.

И волновали, и трогали, и восхищали бы они точно так же. Может быть, даже больше, — ведь это были бы стихи, написанные рукой самого Пушкина.

Итак, произведение искусства родилось. Оно создано для нас, для всех людей, для всего человечества. Именно мы, самые обыкновенные люди — не художники, не поэты, решаем его судьбу. Мы передаем то, что нам нравится, своим детям. Проходят долгие годы, века, и уже не мы, а наши прапраправнуки с тем же волнением и трепетом вглядываются в древние — для них — скульптуры и картины, читают старинные стихи и называют их вечно молодыми, бессмертными.

Теперь представим себе, что в какой-то день и час, как когда-то Тутмес, Левитан и Пушкин, композитор Чайковский закончил свое творение. На листе нотной бумаги он записал последнюю ноту своего Концерта для фортепьяно с оркестром.

Мы знаем, что в этот самый день, в этот самый час родилось новое произведение искусства, родилась музыка, которой было суждено бессмертие. Мы знаем это теперь. Ну, а тогда, в тот самый момент? Тогда этого еще никто не знал и не мог знать, потому что это было пока первое рождение Концерта.

Ведь нотные знаки могут передать мысли и чувства композитора только музыкантам. Для всех остальных самая гениальная партитура безмолвна, потому что музыку нужно не смотреть, а слушать.

Для этого она должна зазвучать.

Вот мы с вами и вернулись к тому, с чего начали наш разговор.

Сама музыка зазвучать не может. Музыкальное произведение само никогда не исполнится. Это может сделать только человек, музыкант, исполнитель.

От его умения и таланта и зависит второе рождение музыки.

ДАВАЙТЕ НАЧНЕМ С САМОГО НАЧАЛА

Это — нотный стан.

На этих пяти линейках композиторы записывают свои мысли и чувства, выраженные музыкальными звуками.

А это — гамма до-мажор, иными словами — те основные, главные семь звуков, из которых состоит музыка.

Вот, собственно говоря, и все. Нетрудно догадаться, что сыграть или спеть записанную на нотном стане гамму — это и значит ее исполнить.

Конечно, гамма — это еще не музыка, во всяком случае, интересным музыкальным сочинением гамму не назовешь. Но ведь любое самое сложное произведение можно записать теми же нотными знаками. И значит, для того чтобы его исполнить, нужно только сыграть или спеть то, что записано?

Должна вам сказать, что и это не так уж легко, как, может быть, думают некоторые (те, кто учится музыке, наверное, со мной согласятся). Но если бы только в этом было дело!

В конце концов, каким бы сложным ни был язык нот, он ведь не сложнее языка формул и цифр, языка математики, физики, астрономии, космонавтики. Овладеть этим языком может любой. Для этого не нужно обладать каким-то особым талантом.

Но вот значит ли это, что каждый, кто познает язык нот, получит право называться исполнителем?

Начинающие пианисты, конечно, знают, сколько мучений доставляет разучивание даже самых несложных произведений Баха. Помню, сколько слез я пролила над прелюдией и фугой. Особенно над фугой. В любой музыке самое главное — мелодия. Это всем известно. А в фуге ее уловить очень трудно. Мелодия звучит то в правой руке, то в левой, или и в правой и в левой руке одновременно; бывает так, что часть нот мелодии звучит в правой, а другая часть — в левой, попробуй-ка уследи за ней. И — что самое трудное — не запомнить, не пропеть музыку фуги. Вначале даже кажется, что никакой мелодии вообще нет, просто какие-то непонятные сочетания звуков.

На одном уроке, когда получалось особенно плохо и пальцы совсем меня не слушались, я расплакалась и заявила: «Фуга не получается потому, что я терпеть не могу Баха».

Взгляд, которым посмотрел на меня мой учитель, я не забуду до самой смерти.

— А небо, а жизнь, а людей тоже «терпеть не можешь»?

Очень тихо спросил. Я и отвечать ничего не стала — поняла, что сказала непростительную глупость. Но в чем именно она заключалась, до конца не поняла. Все же постаралась выучить злосчастную фугу, играла ее без ошибок, соблюдая то, что указано в нотах, но музыка мне по-прежнему не нравилась, и играла я очень плохо и невыразительно.

И вот однажды я попала на органный концерт. До этого времени я никогда не слышала органа и очень хотела знать, как звучит этот нарядный большой инструмент. Правда, удовольствие от предстоящего концерта омрачала программа: на концерте должны были исполняться только произведения Баха. Ох и скучно будет!

... Опомнилась я только тогда, когда замолкли звуки органа.

В этой музыке было все. В ней была торжественность и глубокая мудрость; веселая ласковость и необыкновенная, поражающая красота. Вот когда я поняла слова моего учителя и, вспомнив все, даже зажмурилась от стыда.

Вначале я просто не разглядела как следует исполнителя. Во время концерта за клавиатурой органа его было почти не видно (да и не до этого мне было). Теперь же я смотрела во все глаза на удивительного человека. Вот он стоит и кланяется. Худой, немножко сутулый, похожий на сердитого нахохлившегося орла, замечательный органист, профессор Исай Александрович Браудо.

Давно это было, но запомнилось на всю жизнь. И на всю жизнь я