Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

ему свет ослепительный, мощный, побуждающий к действию. И король направил все свои силы на крестовый поход. В месте священного Благовещения Людовик мысленно узрел свет совсем иной. Умиротворяющий, всех любящий, за всех скорбящий: и за христиан, и за сарацин, и за далеких монголов, и вообще за всех тех, кто поклоняется невесть каким идолам. Губы сами по себе стали шептать обещание Богу, что, если родится сын, он назовет его Пьером, в честь святого Петра, и сделает все, чтобы сын избрал церковную карьеру, служа Господу среди францисканцев.

Бертран же и здесь не прочувствовал ничего священного, как и в Кане Галилейской, проклиная себя за то, что взял с собой оружие, которое, по его мнению, и было всему причиной, так как противно Господу. Но Бертран понимал, что, может быть, он больше никогда не сможет посетить Назарет, и пусть вокруг ничто не вызывает в нем воображения о жизни здесь Иисуса, он должен молиться истово в городе, где Спаситель провел свое детство. Бертран просил у Господа только одного – чтобы он смог вернуться домой и каким-то невероятным чудом жениться на Катрин. Бертран продолжал молиться, даже когда король с королевой покинули церковь Благовещения и в городе начался праздник по случаю святого дня и посещения французской королевской четой Назарета. Бертран сотни раз повторял одно и то же – свою заветную мечту, но каждый раз ему казалось, что она звучит неуверенно и Господь ее не услышит. Бертран распростерся ниц перед распятием и лежал долго до самого вечера.

Когда он вышел, люди на площади перед церковью сидели за столами и праздновали. Людовик и Маргарита, словно новобрачные, сидели во главе празднества, где простые люди, местные сирийские христиане и пришедшие с ним паломники из Акры, подходили к ним и свободно заговаривали с могущественнейшим из королей Европы.

Альфонс де Бриенн встретил Бертрана недоумевая, о чем он мог так долго молиться.

– О мести сарацинам, искалечившим вас? – спросил граф.

– Нет, греховно это – молиться о мести, – тихо отвечал Бертран.

– Тогда, наверно, о девушке! – догадался Альфонс де Бриенн и улыбнулся. – Вас кто-нибудь ждет во Франции, Атталь?

– Она не ждет меня, граф, но я жду ее. И мне кажется, что, если я сложу в Святой земле кости, я все равно дождусь ее на том свете.

Глава шестнадцатая. Немного о любви

Бертран вернулся в Акру. Маргарита сказала своим служанкам, Брандикуру и всем, кто с ней был, в том числе Бертрану, что перед родами она хочет отправиться к мужу в Кесарию, так как не намерена больше рожать одна, без его присутствия рядом. Все понимали, что это уже скоро – через месяц или два. На корабле из Акры до Кесарии несколько часов пути.

Без мужа Маргарита стала сильно грустить, и, чтобы как-то развеять тоску, вредную для ее будущего малыша, она стала чаще звать к себе в покои служанок, наряжать их в свои платья и смотреть на них, как на себя в зеркало, словно это она надевает красивые узкие платья и любуется собой. Маргарита стала привечать нищих, раздавая им милостыню во дворе цитадели, слуги зазывали путников, чтобы они развлекали ее величество интересными историями, однако чаще всего истории были либо скучные, либо грустные, либо жестокие, как и само время, поэтому от таких собеседников пришлось отказаться. Брандикур разыскал в Акре музыкантов, и вместе с ними они часто пели королеве старые и новые песни, но Маргарита тут же вспоминала своих провансальцев-трубадуров, погибших в Мансуре, и песни переставали ее радовать, она плакала и заказывала поминовение усопших.

Однажды Маргарита Прованская позвала Бертрана и попросила его рассказать о себе, постаралась выведать, есть ли у него возлюбленная. С каждым днем, приближавшим роды, ей хотелось слышать о нежности, любви, отношениях – обо всем том, чем она жила всегда. Бертран не знал, нужно ли говорить о Катрин, но ему самому давно хотелось кому-то поведать свою историю. И тогда он не стал отпираться и подробно, с чувствами, ничего не утаив, даже момент его поцелуя с Катрин, как оказалось, последнего, рассказал королеве о своей любви. Почти четыре года он держал в себе свои переживания и воспоминания, храня их, как самое ценное, бережно, чтобы никто другой не смог их услышать и разрушить шарм скрытого в глубине души прошлого. Поэтому Бертран говорил долго. А когда закончил, почувствовал пустоту внутри себя и невероятный стыд. Он взглянул на себя со стороны. Без руки и уха, прошедший тяготы войны, голод, он вспоминал при королеве Франции про взгляды, совместные занятия чтением, рукопожатия, поцелуй. Озвученное прошлое казалось ему таким ничтожным по сравнению с тем, что он пережил.

Но королева не посмеялась над ним. Наоборот, опять расчувствовалась и попросила служанку принести ей успокаивающее питье на молоке.

– Вы настоящий рыцарь любви, Бертран! Паладин! – сказала королева, улыбаясь и гладя свой живот. – Поверьте, мне искренно жаль, что у вас все так вышло. Но раз Катрин замужем, она венчана перед Богом, и вы можете по возвращении лишь служить ей.

– Ваше величество, я и сам это знаю, – горько промолвил Бертран. – Лучше, чтобы она забыла меня. Невыносимо будет видеть ее и знать, что Катрин принадлежит другому.

– А вы не сдавайтесь, Бертран! – посоветовала королева. – Кто знает, как распорядится Господь?! Вдруг вы вернетесь, а Катрин стала вдовой? Помните, граф Раймонд Тулузский скончался, так и не отправившись к его величеству в Египет? А этот барон де Вельд, он ведь, по вашим словам, из его свиты? Вдруг у них приключилась одна и та же хворь? Не подумайте, Бертран, что я желаю зла этому неизвестному мне барону. Нет. Я просто хочу, чтобы вы надеялись и продолжали верить в свою звезду. Сколько рыцарей погибло в войне или от болезней и голода! И погибают сейчас, в эту самую минуту, жены становятся вдовами, дети сиротами, но рождаются новые дети, и люди женятся и становятся счастливы. Так было и будет всегда. А вы, Бертран, через многое прошли и живы. Господь ведет вас, и он вас не оставит.

 Однажды, незадолго до того, как планировалось отправиться в Кесарию, Бертран вышел из портовой таверны, заполненной прибывшими матросами и торговцами. Он любил посидеть в стороне и в то же время среди людей, прислушиваясь к разговорам, шуму. В тюрьме он научился ценить простые радости: жить, быть среди живых людей, слушать незатейливые разговоры о том и о сем, до которых ему абсолютно нет дела, зато