Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

Говорил ему Владимир-князь стольнокиевский:

«Уж ты гой еси удалый добрый молодец,

Михайло сын Данилович!

Еще ты молодец, молодешенек,

Тебе, Михайло, от роду двенадцать лет,

Не знаешь ты поездки богатырскоей,

Потеряешь ты свою буйну голову».

Отвечал князю Михайло Данилович:

«Ай же ты солнышко Владимир-князь!

Знаю я поездку богатырскую,

Горит у меня ретиво сердце

Послужить тебе верой-правдою,

Постоять за Киев-град,

Постоять за веру христианскую».

И благословил его Владимир стольнокиевский.

Стал Михайло Данилович снаряжатися,

Взял из стойла коня батюшкина,

Надевал латы родительские, —

Тесноваты ему латы,

Саблю брал родительскую, —

Легковата ему сабля.

Садился он на добра коня и поехал во чисто поле.

Поехал мимо пустыни родителя,

Где родитель Богу молится,

Получить благословение родительское.

И выходил его родитель из пу́стыни,

Старый Данило Игнатьевич,

Говорил Михайле таково слово:

«Ты послушай, чадо мое любимое,

Ты послушай наказаньице родительское:

Как будешь у войска нечестивого,

Не заезжай в середку, в матицу,

А руби ту силу с одного края».

И пошел старый богатырь Данило Игнатьевич

В пустыню Богу молитися,

А сам себе приговаривает:

«Ах, ты молодость ты молодость молодецкая!

Улетела моя молодость в чисто поле,

Во чисто поле да ясным соколом,

Прилетела ко мне старость из чиста поля,

Со чиста поля да черным вороном,

А садилась на плеча да богатырские».

А сын его молодой Михайло Данилович

Поехал по чисту полю ко войску нечестивому,

Видит, силы черным-черно,

Не пересметать ту силу великую,

Все равно как вешна вода разливается,

А морска волна да колыбается, —

Как неверная сила ко городу ко Киеву подвигается.

Напустился он на силу неверную

И стал рубить силу с одного края;

Сек-рубил силу три дня и три ночи,

А поганые татарове на ту пору

Копали три рва, три погреба глубокие

И ставили рогатины звериные.

Разгорелось у Михайлы ретиво сердце,

Заезжал он в середку силы нечестивой, в матицу,

Первый подкоп перескочил,

И другой подкоп он перескочил,

А во третий подкоп конь обрушился.

Тут поганых татаровей,

Будто черных ворон, слеталося,

Связали Михайле ручки белые,

Сковали ему ножки резвые во железа булатные,

Привели к Батыге, царю нечестивому.

Говорит Батыга, царище нечестивыий:

«Ай же ты, молодой богатырь русскиий,

Послужи-ка мне верою-правдою,

Как служил ты князю Владимиру:

Награжу тебя золотой казной несметною».

Отвечал Михайлушка Батыге нечестивому:

«Ай же ты, Батыга, царище поганое!

Как была бы у меня сабля острая,

Так служил бы я на твоей шее татарскоей».

Вскричал тут Батыга, царище поганое

Своим слугам верным и палачам немилостивым:

«Ай же вы, слуги верные, палачи немилостивые!

Сведите вы молодца ко плахе ко липовой,

Отрубите вы ему голову молодецкую».

Взяли Михайлу палачи немилостивые,

Повели ко плахе ко липовой.

Взмолился Михайло ко Господу всевышнему:

«Выдал меня, Господи, поганым на поругание:

Разве не стоял я за веру христианскую,

За церкви Божьи, за вдов и сирот!»

С небес тут Михайле глас гласит:

«Порастяни, Михайло, ручки белые

И порасправь, Михайло, ножки резвые!»

Как порастянул Михайло руки белые,

Порасправил Михайло ноги резвые,

Поразлопались железа булатные.

Схватил Михайло татарина за ноги,

Начал татарином помахивать:

Куда махнет – там и улица.

Назад отмахнет – переулочек,

Сам он говорит таково слово:

«Гнется татарин, не сломится,

Жилист, собака, не по́рвется».

Вскочил Михайло на добра коня,

Взял саблю острую

И стал сечь силу с одного края;

Сек-рубил силу три дня и три ночи.

На четвертый поехал в Киев-град

Сказать о силе нечестивой князю Владимиру.

Увидал далече во чистом поле:

Не черный ворон летит,

Не белый кречет выпархивает,

Идет-ступает старый Данила Игнатьевич:

Платье у него черна бархату,

Шляпа у него земли греческой,

Клюка у него сорока пудов,

Той клюкой идет-подпирается.

Говорит Данило Игнатьевич Михайлушке:

«Что же ты, чадо мое любимое,

Долго ко мне не являешься?

Иду, чадо, тебе на выручку,

Бить поганых татаровей,

А ты, чадо, уже сам управился».

Илья Муромец, Ермак и Калин-царь

Старина пятьдесят восьмая. К Киеву опять подступил Калин-царь. В бой с татарской ратью вступает юный богатырь Ермак. На помощь приходит Илья Муромец с богатырской дружиной.

Набрал Калин-царь еще силу поганую,

Опять подступил к городу Киеву.

Посылает посла ко князю Владимиру,

Идет посол в палату белокаменну,

На пяту он дверь поразмахивал,

Креста не клал, не кланялся,

Грозно, собака, выговаривал:

«Ты очисти, Владимир-князь, улицы стрелецкие

И все дворы княженецкие,

Чтобы было где жить царю Калину

Со своею силушкой великою.

А не то людишек твоих повырубим,

Божьи церкви на дым спустим,

Чудны иконы по плавь реки пустим,

Самого тебя с княгинею в полон возьмем».

Закручинился Владимир, запечалился;

Нет в Киеве многих могучих богатырей,

Нет в Киеве Ильи Муромца,

Некого послать за ним на заставу дальнюю.

Насыпал Владимир мису чиста серебра,

Другую мису красна золота,

Третью мису скатна жемчуга,

Посылал царю Калину нечестивому

Просить сроку три месяца —

Очистить улицы стрелецкие

И все великие дворы княженецкие.

В ту пору и в то времечко

Приезжает ко князю Владимиру

Его родный любимый племянничек

Молодой Ермак Тимофеевич:

«Здравствуй, солнышко Владимир-князь!

Что же ты, Красно Солнышко, невесел сидишь,

Что же ты повесил буйну голову?»

Отвечает ему Владимир-князь стольнокиевский:

«Ай же ты, молодой Ермак Тимофеевич,

Отчего же мне веселым быть?

Когда во Киеве была добра́ пора,

Тогда во Киеве были защитнички,

Защитнички были и заступнички,

А как стала во Киеве зла пора,