Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

Матушка Днепра-река течет не по-старому,

Не по-старому течет, не по-прежнему,

Матушка Днепра-река помутилася.

Стал Сухмантьюшка ее выспрашивать:

«Что же ты, матушка Днепра-река,

Течешь не по-старому, не по-прежнему,

Что же ты, матушка, помутилася?»

Проговорила матушка Днепра-река:

«Уж ты гой еси, добрый молодец,

Сильный богатырь со святой Руси

Сухман Одихмантьевич!

Как же мне течь по-старому, по-прежнему,

За мной, за матушкой Днепрой-рекой,

Стоит сила татарская, неверная,

Сорок тысяч татаровей поганыих;

Мостят они мосты калиновы, —

Днем мостят, а ночью я повырою:

Из сил я, матушка Днепра-река, повыбилася».

Раздумался Сухман Одихмантьевич:

«Не честь-хвала мне молодецкая

Не отведать силы татарскоей,

Татарской силы неверноей».

Направил Сухман своего добра коня

Через матушку Днепру-реку,

Стал он побивать силу татарскую,

Конем топтать, саблей рубить.

Притупилась сабелька вострая.

Выдергивал Сухман сыр-дуб кряковист,

Стал он дубинушкой помахивать,

Махнет Сухмантьюшка – там и улица,

Отмахнется – переулочек.

Прибил всю силу татарскую.

Сам изранен стрелами калеными.

Сорвал Сухман листочки маковые,

Обкладывал листами все раны свои кровавые.

Приезжает Сухман ко князю Владимиру.

Говорит Владимир-князь таковы слова:

«Ай же ты, Сухман Одихмантьевич!

Привез ли ты мне лебедь белую,

Живу лебедушку, не ранену, не кровавлену?»

Отвечал Владимиру Сухман Одихмантьевич:

«Ай же ты, солнышко князь стольнокиевский!

Было ведь мне, князь, не до лебедушки, —

За матушкой за Днепрой-рекой

Стояла сила татарская, неверная,

Сорок тысяч татаровей поганыих,

Шла та сила на красен Киев-град,

Напустил я своего добра коня

На ту силу на татарскую, неверную,

Побил я всех татаровей поганыих,

Не оставил их силы ни единого».

А Владимир-князь Сухману не верует:

«Ай же вы, мои слуги верные!

Посадите-ка добра молодца во глубок погреб,

Пусть молодец пустым, напрасным не хвастает».

Говорит тут князю Владимиру Илья Муромец:

«Ай же ты, Владимир-князь стольнокиевский!

Ты почто Сухману богатырю не веруешь,

Он нам, богатырям, названый брат,

Пустым, напрасным Сухман не хвастает.

Пошли ты Добрыню ко матушке Днепре-реке,

Разыскать, рассмотреть силу битую».

Посылает Владимир Добрынюшку Никитича:

«Уж ты съезди, Добрынюшка Никитич млад,

Съезди, съезди ко матушке Днепре-реке,

Разыщи-ка, рассмотри силу битую».

А приехал Добрынюшка к Днепре-реке,

Намощены тут мосты, мосты калиновы;

Да прибита вся силушка татарская,

Да нашел еще Добрыня дубинушку обломанную,

Привез князю Владимиру на посмотреньице.

Говорил Добрыня князю Владимиру:

«Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич, —

За матушкой Днепрой-рекой

Лежит сила татарская побитая,

Сорок тысяч татаровей поганыих;

Привез я еще дубинушку Сухманову,

Весит дубинушка девяносто пуд».

Говорит тут Владимир-князь стольнокиевский:

«Ай же вы, слуги мои верные!

Скоро идите во глубок погреб,

Приводите ко мне Сухмантьюшку Одихмантьевича,

Буду его, молодца, миловать-жаловать

За его услугу великую,

Одарю его городами с пригородками,

Да селами с приселками,

Да бессчетной золотой казной до́люби».

Скорехонько приходят слуги верные

Ко тому ко погребу глубокому,

Отмыкают замки железные:

«Уж ты гой еси, богатырь святорусский,

Сухман свет Одихмантьевич!

Выходи со погреба глубокого, —

Хочет тебя наш солнышко Владимир миловать-жаловать

За твою услугу великую,

Хочет одарить тебя городами с пригородками,

Да еще селами с приселками,

Да бессчетной золотой казной долюби».

Говорит тут Сухман свет Одихмантьевич:

«Не умел ведь Владимир-князь меня миловать,

Не умел ведь меня жаловать.

Я теперича поеду во чисто поле».

Садился Сухман на добра коня,

Поехал далече, далече во чисто поле,

Выдергивал листочки маковые

Со тыих ран со кровавыих,

Сам к ранам приговаривал:

«Уж вы гой еси, мои раны кровавые,

И кровь моя горячая богатырская!

Протеки из ран моих Сухман-река,

Из ран бедного добра молодца,

Протеки из крови моей горячей богатырскоей!»

Протекала тут из ран его Сухман-река,

Выбегала кровью его горячеей.

Наказал еще своему коню доброму:

«Уж ты конь, конь, моя лошадь добрая!

Ты не стой, не плачь у тела богатырского,

Ты поди, конь, беги, куда хочется,

Во луга ступай-поди да во зеленые,

Ты кормись, конь, травой шелковою,

Ходи пить ключеву воду из матушки Сухман-реки».

Тут Сухман, богатырь русский, преставился,

Приставился он, прикончился.

Тут Сухману славу поют, в старинах скажут.

Бой Ильи Муромца с сыном

Старина пятьдесят пятая. Богатыри-побратимы во главе с Ильей Муромцем на заставе. Мимо заставы едет неизвестный богатырь нахвальщик, похваляется, что разорит Киев, убьет князя Владимира.

Насказали бояре кособрюхие,

Владимиру-князю стольнокиевскому

Про старого казака Илью Муромца:

Печалится-де Илья по Сухмане богатыре,

Умышляет зло на него, князя Владимира.

И отослал Владимир-князь Илью Муромца

На заставу дальнюю, на Сафат-реку,

И уехал Илья на ту заставу дальнюю,

А с ним и все побратимы, богатыри русские.

Далече-далече в чистом поле

Стоял бел шатер, застава богатырская;

Стояли на заставе богатыри русские,

Стерегли-берегли они красен Киев-град,

Веру христианскую, церкви Божии,

Стерегли-берегли землю русскую, —

Самсон Колыбанович,

Добрыня Никитич,

Алеша Попович,

Василий Игнатьевич,

Иван Годинович,

Михайло Потык Иванович,

Дюк Степанович,

Хотен Блудович,

Никита Заолешанин,

Потанюшка хроменький,

Гаврила долгополый,

Михайло Дородович

Да братья Петровичи

Лука и Матвей,

Да два брата суздальцы,

И еще многие могучие богатыри,

Семьдесят богатырей святорусскиих,

Братьев названых, крестовыих.

А старший в дружине хороброй богатырскоей

Старый казак Илья Муромец.

Как по утречку было по раннему,

На заре утренней, на восходе красна солнышка

Выходит Илья Муромец из бела шатра,

Умывается он ключевой водой,

Утирается белым полотенчиком;

Крест кладет, Господу Богу поклоняется,

А и молитву творит Исусову.

Смотрит он в подзорную трубочку

На все на четыре стороны.

Во первой-то