Сокол-корабль - Вячеслав Александрович Овсянников

Еще имя мне – Сокольничек,

А по чистому полю я наездничек,

Ищу я своего батюшку Илью Муромца,

А от роду мне двенадцать лет».

Тут брал его Илья Муромец за белы руки,

Поднимал тут его на резвы ноги,

Целовал во уста, называл сыном любимыим:

«Съезжались мы с твоей матерью во чистом поле,

Матерью твоей Латыгоркой, поляницей преудалою,

Бились-ратились, да я тогда верх взял,

Да и тут ведь мы, чадо, тебя прижили.

Ныне будешь ты в Киеве-граде первый богатырь,

Не будет тебе у нас поединщика».

А и тут Сокольнику за обиду стало,

За великую досаду показалося:

«Уж ты, старая собака, седатый пес!

Породил ты меня в чистом поле,

Чтобы называли меня приблудником, заугольником.

Не поеду я с тобой в Киев-град,

Не буду я служить князю Владимиру,

Не буду я богатырем на Руси,

Не буду я звать тебя своим батюшкой».

Да и тут богатыри разъехались.

Да и едет Сокольник ко своему двору,

Ко своему двору, к высоку терему.

Да встречает его матушка родимая:

«Уж ты, чадо ли, чадо мое милое,

Уж дитя ты мое, дитя сердечное!

Уж ты что же едешь не по-старому,

Повеся ты держишь буйну голову?»

Говорит Сокольник таковы речи:

«Уж я был нынче во чистом поле,

Видел старого казака Илью Муромца,

У него борода седа и голова бела,

Под ним добрый конь как бы снегу белого,

Хвост-то грива у добра коня черная».

Говорит ему Латыгорка родна матушка:

«Уж ты чадо мое, чадо милое!

А ведь это был твой родимый батюшка,

Съезжались мы с ним на чистом поле,

Да и тут мы ведь, чадо, тебя прижили».

А и тут Сокольнику за обиду стало,

За великую досаду показалося,

Схватил он матушку за черны кудри,

Поднял ее выше могучих плеч,

Кинул ее о кирпищат пол,

Да и тут Латыгорке смерть случилася.

У поганого сердце-то заплывчиво,

Да заплывчиво сердце, разрывчиво,

Да подумал он промежду собой думушку:

«А поеду я теперь убью Илью Муромца».

Повернул коня на заставу богатырскую.

Никого тут на заставе не случилося,

Спит Илья один во белом шатру,

Храпит Илья, как порог шумит.

Соскакивал Сокольник со добра коня,

Заходил он во бел шатер,

Ударил Илью копьем в ретиво сердце,

Попало копье в золот чуден крест.

Тут Илья от сна просыпается,

Вскочил старый на резвы ноги,

Хватал Сокольника за черны кудри,

Вытащил из шатра в чисто поле,

Поднял его выше могучих плеч богатырскиих,

Ударил со всего маху о сыру землю,

Да и тут Сокольнику смерть случилася.

Да и руки, ноги его Илья оторвал,

Раскидал по чисту полю,

Да и тулово привязал к добру коню,

Черным воронам на расклеванье,

Серым волкам на растерзанье.

Бой Ильи Муромца с Жидовином

Старина пятьдесят шестая. Мимо заставы едет в сторону Киева еще один богатырь нахвальщик.

Под славным городом под Киевом,

На тех на степях на Цыцарскиих

Стояла застава богатырская;

На заставе атаман был Илья Муромец,

Податаманье был Добрыня Никитич млад;

Есаул Алеша поповский сын;

Еще был у них Гришка, боярский сын,

Был у них Васька долгополый,

И все семьдесят богатырей русскиих.

И ездил Добрыня Никитич ко синю морю,

Ко синю морю ездил за охотою,

За той ли за охотой за молодецкою;

На охоте стрелять гусей, лебедей.

Едет Добрыня из чиста поля,

В чистом поле увидел скопыть великую,

Скопыть велика – полпечи.

Начал он скопыть досматривать:

«Еще что же то за богатырь ехал?

Из этой земли из Жидовския

Проехал Жидовин могуч богатырь

На эти степи Цыцарския!»

Приехал Добрыня на заставу богатырскую,

Прибирал свою братию наборную:

«Ой вы гой еси, братцы ребятушки!

Мы что на заставушке устояли?

Что на заставушке углядели?

Мимо нашу заставу богатырь ехал».

Стали они думу крепкую думати:

Кому ехать за нахвальщиком?

Положили на Ваську долгополого.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет-атаман сын Иванович:

«Неладно вы, ребятушки, положили:

У Васьки полы долгие:

По земле ходит Васька, заплетается,

На бою, на драке заплетется,

Погинет Васька по-напрасному».

Положились на Гришку на боярского:

Гришке ехать за нахвальщиком,

Настигать нахвальщика в чистом поле.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет-атаман, сын Иванович:

«Неладно вы, ребятушки, удумали:

Гришка роду боярского,

Боярские роды хвастливые,

На бою-драке призахвастается,

Погинет Гришка по-напрасному».

Положились на Алешу Поповича:

Алешке ехать за нахвальщиком,

Побить нахвальщика в чистом поле.

Говорит большой богатырь Илья Муромец,

Свет-атаман, сын Иванович:

«Неладно вы, ребятушки, положили:

Алеша роду ведь поповского,

А поповского роду он задорного,

Увидит Алеша на нахвальщике

Много злата-серебра,

Злату Алеша позавидует,

Погинет Алеша по-напрасному».

Положили на Добрыню Никитича:

Добрынюшке ехать за нахвальщиком,

Побить нахвальщика на чистом поле,

По плеч отсечь буйну голову,

Привезти на заставу богатырскую.

Добрыня того не отпирается,

Пошел Добрыня на конюший двор,

Берет Добрыня добра коня,

Уздает в уздечку тесмяную,

Седлал в седелышко черкасское,

В торока вяжет палицу боёвую —

Весом та палица девяноста пуд,

На бедро берет саблю вострую,

В руки берет плеть шелко́вую,

Приезжает на гору Сорочинскую.

Посмотрел из трубочки серебряной,

Увидел на поле чернизину,

Поехал прямо на чернизину,

Кричал богатырским, зычным голосом:

«Уж ты, вор, собака, нахвальщина!

Зачем нашу заставу проезжаешь?

Атаману Илье Муромцу не бьешь челом?

Податаманью Добрыне Никитичу?

Есаулу Алеше в казну не кладешь

На всю нашу братию наборную?»

Услышал нахвальщина зычен голос,

Поворачивал нахвальщина добра коня,