Наследник богов - Нира Страусс

и почти бегом припустила к двери, отгоняя от себя все лишние мысли, пока не взялась за дверную ручку. Тревога разливалась горечью по венам, билась в крови, подстегивая, страх дышал в затылок.

Ручка не двигалась. Она должна была опуститься легко и плавно, однако что-то ей мешало.

Найла изо всех сил старалась не превращаться в нелепую героиню ужастика категории Б, которой положено ломиться в запертую дверь и дергать явно заклинившую ручку, но…

– Папа! – завопила она, молотя по деревянной панели. – Феми! Ну хватит, пожалуйста! Я сделаю что хотите… только заканчивайте это все!

– О такой реакции они меня не предупреждали.

Найла его не слушала.

– Папа! Феми! – Она кричала и стучала, пока не охрипла и не отшибла большой палец ноги, который, как оказалось, не очень подходил на роль тарана.

Окончательно выбившись из сил, она привалилась плечом к стене – перепуганная, взвинченная… и обиженная.

– Мне бы хотелось, чтобы ты прекратила колотиться, – донесся до Найлы мягкий баритон. – Неприятно будет, если ты расшибешься в кровь.

– Мне без разницы, чего бы тебе хотелось, – ответила она, хоть и недостаточно твердо.

Если с отцом и Феми все в порядке и они действительно сейчас по ту сторону двери, просто почему-то предпочитают слушать, как она сажает себе горло… Это в тысячу раз хуже физической боли. В тысячу раз унизительнее.

Она уже не помнила, какого дьявола решила вернуться в Египет, отвергнув все потрясающие оплачиваемые стажировки, которые ей предлагали. А ведь ее с руками готовы были оторвать, обещали сразу назначить на ответственную должность с интересной работой по специальности. Просто мечта, что может быть лучше?

– Твой отец изложил мне обстоятельства, однако, полагаю, насчет твоей подготовленности он преувеличил, – проговорил незнакомец, поднимаясь с дивана, и Найла моментально напряглась. В смысле, напряглась сильнее прежнего. – Насколько я понимаю, хоть ты и жрица, тебя ошеломило происходящее на твоих глазах с моим ка. Так что…

– Никакая я тебе не жрица! – Найла почувствовала невесть откуда взявшуюся отвагу. Она по-прежнему без сил наваливалась на дверь, но в глазах ее полыхнула ярость. – Я отреклась от всего этого много лет назад. И прекрати изображать из себя бога, воплотившегося в статую, чтобы явиться в мир смертных.

– Но ведь так оно и есть.

Приближаться он вроде бы и не думал, и Найлу это более чем устраивало. Однако зеленые глаза смотрели не отрываясь и смущали ее своей проницательностью.

– Кому-нибудь другому свои сказки рассказывай, красавчик. Папе вот моему можешь. Он с восторгом послушает – и облобызает тебе ноги.

Юноша с шумом втянул воздух и кивнул. Весь такой понимающий, рассудительный, безобидный. И жезла вроде нигде не видно.

– В таком случае Контар Бек не должен был оставлять тебя здесь. Очевидно, что ты не принимаешь свое предназначение. Наследственное предназначение.

– Ради Аллаха! – Скрипнув зубами, Найла несколько раз стукнула лбом в дверь. – Этого просто не может быть. Это не со мной. Каких-то пару суток назад я сидела в чудесном торговом центре и попивала лимонад, общаясь с умными – нормальными! – людьми.

– Полагаю, сейчас самый подходящий момент кое-что тебе показать, – заявил он с некоторым сожалением.

Найла вытаращила глаза:

– Даже не думай раздеваться!

В ответ она услышала лишь усмешку, а потом сухой удар, как будто он топнул ногой. Нет уж, она на это не купится, еще не хватало клюнуть на такую детскую уловку и стоять потом как дура, когда на самом деле ничего сверхъестественного не происходит. Как в тот раз, когда отец поверил, будто в худосочном нищем попрошайке с базара воплотился кто-то из мелких богов. Везунчик получил бесплатный кров, еду и душ, а потом, когда отцовское гостеприимство стало ему поперек горла, убрался восвояси, прихватив с собой телевизор, компьютер и батарею бутылок с вином.

Секунды утекали. Найла упрямо стояла, отвернувшись к двери, вспоминая другие такие же маразматические случаи. От этого занятия ее оторвал гулкий, раскатистый, грохочущий, шуршащий и тем не менее четкий голос:

– Посмотри на меня, Найла Бек!

Найла сжала кулаки и зажмурилась. Нет, нет и нет! Его фокусы с ней не пройдут!

– Посмотри на меня, и сама во всем убедишься.

Собственно, что она теряет, если сдастся и посмотрит? Ну, увидит очередного чокнутого, возомнившего о себе невесть что и считающего себя богом. Найле до сих пор не верилось, что мачеха – ее улыбчивая и понимающая Феми – согласилась бы запереть ее здесь наедине с психом.

Хотя о чем говорить – Феми сама замужем за таким же психом.

Шумно выдохнув, Найла повернулась:

– Ну давай, яви мне свет истины, Великий Гоготун, принц богов…

И он явил. Еще как явил.

3

Темные дела

Наблюдая за метаниями смертной жрицы, Геб напомнил себе: люди не виноваты, что ему нужно как можно скорее разобраться с совершённым вероломством.

Он тоже испытывал не самые приятные чувства, и ему тоже было довольно неловко. Хотя неловкость эту он, разумеется, старательно скрывал. А как иначе? Он здесь по вполне определенной – и не особенно лестной – причине. Во искупление, чтобы исправить свои же собственные ошибки.

Нет у него ни капли времени приспосабливаться ко всем этим нововведениям, которые он вокруг себя наблюдает. Хотя теперь стало чуть понятнее, на что жаловались другие боги последние тысячелетия. Совершенно очевидно, что мир смертных разительно изменился с тех пор, как он наведывался на эту землю – его землю! – последний раз.

Он – творец всего сущего, стало быть, все, чего касается нога человека, – это плоды его, Геба, трудов, сотворенные им и благодаря ему. До недавнего времени (по его собственным меркам, конечно) он присутствовал в жизни людей постоянно. Ему поклонялись, к нему обращались со всевозможными мольбами, его то и дело призывали – и он этому не препятствовал. Какие-то мольбы, разумеется, были важнее других, и он на них охотно откликался.

Потом он удалился в Дуат, откуда уже невозможно было наблюдать за происходящим на земле смертных. Цветущие цивилизации менялись, все дальше и дальше отходя от поклонения богам. Династии фараонов пресеклись, тысячи тайн и сокровищ лежали погребенными под песками пустыни, а города, выросшие на этих песках после, были Гебу незнакомы.

Все это время он занимался одним очень немаловажным делом – охранял врата Дуата.

И это единственное свое дело он с треском провалил.

При одном воспоминании о сухой усмешке, с которой Сет – бог пустыни и войны – слушал его рассказ о случившемся, у Геба начинали чесаться кулаки. У него, Геба, всегда чуждого насилию.

– Никогда не понимал, почему на это место так долго не находилось охотников, – потешался Сет. С головы до пят облаченный в свое обожаемое золото, он вальяжно развалился на крытом дорогими тканями диване. Высокие узкие окна за его спиной распахивались наружу – на балкон, с которого, впрочем, никакого вида не открывалось. Зал совета эннеады[3] располагался нигде – ни там, ни тут, ни на земле, ни на небесах, – это мнимое пространство заимствовали у мыслимого мироздания лишь для того, чтобы девятерым богам-творцам было где собираться. – Казалось бы, работенка не бей лежачего, сиди себе присматривай за вратами, пропускающими только души. Но ты даже такое плевое дело запорол?

Издевки одна за другой уносились эхом под высокие своды зала. Остальным явившимся на совет богам было не до смеха – только Сета вечно забавляло то, от чего у остальных волосы вставали дыбом, – но лица их говорили, что по существу они его мнение разделяют.

– Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать Геба, – наконец прервал Сета мягкий, но властный голос Исиды, богини мудрости. Она стояла под руку со своим мужем Осирисом, хотя опора ей на самом деле не требовалась. Божественная чета в одинаковых белых одеяниях выглядела величественно, однако в огромных фиалковых глазах богини читалось замешательство. – А для того, чтобы выяснить замыслы Сехмет. И придумать, как помочь Ра.

– Цепи, которыми он скован, для нас неприкосновенны, – объяснил Геб. Даже теперь, спустя несколько часов, он отчетливо помнил то жуткое ощущение, овладевшее им, когда он попытался освободить Ра. – Не знаю, из чего они сделаны. Во всяком случае, не давая Ра