Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

в ногах до тех пор, пока его не простят. Он так или иначе вернется на эту гору! И не позволит Лю Синю находиться здесь одному! Но он не хотел делать это втайне – множество секретов и так тяготили душу и сердце день ото дня.

Лю Синь тихо вздохнул, приняв наконец решение:

– Ступай и убери весь беспорядок, что ты учинил.

Тан Цзэмин почувствовал, как все нутро озаряется солнечным светом, прогоняя тревогу и мрак. С готовностью вскочив на ноги, он уже понесся на кухню, как услышал вдогонку:

– А также приберись в библиотеке, которую ты переворошил еще в первые дни. И перепиши все книги и свитки, что ты разорвал и испортил.

Голос юноши был прохладным и серьезным, не терпящим возражений. Пройдя мимо застывшего Тан Цзэмина, который пристыженно вжал голову в плечи, он скрылся в пагоде и плотно закрыл за собой дверь.

Весь день Тан Цзэмин носился по храму. Казалось, он был одновременно повсюду, исправляя причиненный ущерб. Лю Синь все так же не смотрел на него, сидя на крыльце внутреннего двора за столом и выписывая что-то из книг в свою собственную, которую всегда носил с собой. Тан Цзэмин то и дело проносился мимо него то с метлами, то с кипами свитков, бросая на юношу жалобные взгляды и желая уловить хоть мгновение блеска расплавленного золота. Но Лю Синь не отрывался от своих дел и не обращал на него внимания.

Более-менее наведя порядок, Тан Цзэмин не забыл и про поздний обед. Найдя на кухне двух куриц, что притащил вчера Лю Синю, словно дикий зверь с охоты, он отнес их к берегу реки, где обычно рыбачил монах. А после вернулся и воссоздал вчерашний испорченный ужин, добавив к нему любимые сладости юноши, насколько позволил их скудный провиант.

За трапезой Тан Цзэмин так и не нашел слов, кроме извинений, на что Лю Синь лишь кивнул, продолжая есть в тишине. Самому Тан Цзэмину кусок в горло не лез, несмотря на то что он был жутко голоден. Впервые на его памяти их обед проходил в таком неловком гнетущем молчании, когда одного сжирало чувство вины, а другой был подавлен и отстранен.

Уже поздним вечером, когда пришло время готовиться ко сну, Тан Цзэмин неуверенно переступил порог комнаты, переводя растерянный взгляд с Лю Синя, уже лежавшего под одеялом, на вторую циновку. Словно заметив его метания, юноша с тихим вздохом повернулся к его циновке, на что Тан Цзэмин едва не подскочил от радости.

В мгновение ока он юркнул под одеяло. Тан Цзэмин, едва дыша, замер, страшась, что Лю Синь вот-вот отвернется, но тот лишь прикрыл глаза.

На подоконнике сидели два соловья. Один из них, нахохлившись, притопывал лапкой, словно выражая обиду. Другой, чуть поменьше, понуро сидел рядом и выглядел виноватым. В какой-то момент первый соловей попытался улететь, но второй осторожно потёрся головой о его крыло и защебетал.

Тан Цзэмин глубоко вздохнул и несколько минут подбирал слова, прежде чем несмело спросить:

– Ты… злишься на меня?

– …Нет.

– Почему? – искренне удивился Тан Цзэмин.

Лю Синь молчал несколько мгновений, прежде чем тихо ответить, глядя на темную стену перед собой:

– Потому что ты моя семья. Нас всего двое в ней. Как мы можем злиться друг на друга всерьез?

Сердце Тан Цзэмина сжалось после этих слов, и к горлу подступил горький ком. Моргнув влажными глазами, он тяжело вздохнул и тут же увидел капли, скользнувшие по щекам юноши.

– Не плачь, – тихо попросил Лю Синь дрогнувшим голосом. Тан Цзэмин до крови прикусил губу, понимая, что единственной скотиной из них двоих был он сам.

Глава 78

Фазы луны

Следующие три дня Лю Синь провел за изучением книг и свитков, ломая голову, как отпереть дверь. Защитный механизм был столь мудреным, что становилось ясно: ни грубой силой, ни отмычками его не открыть. Несмотря на ежедневное изучение местных текстов, ему так и не удалось разгадать письмена на древнем языке, похожем на санскрит, которые вились на диске по кругу. Однако кое-что Лю Синь все же выяснил: судя по всему, дверь находилась под защитой не только ключа, но и заклинания, не позволяющего войти внутрь так просто, о чем свидетельствовали почти стертые символы у замочной скважины. Придя к такому выводу, Лю Синь оставил книги и принялся подкармливать монаха, который все чаще мелькал в подлеске, выглядывая из-за деревьев и полагая, что его толстую фигуру может скрыть ствол бамбука или папоротниковый куст.

Проснувшись очередным утром, Тан Цзэмин не обнаружил Лю Синя. Мигом подскочив, он отправился на поиски, но ни в библиотеке, ни в бамбуковой роще юноши не было. Обежав весь храм несколько раз, Тан Цзэмин наконец нашел его у реки. Лю Синь в закатанных по колено белых штанах и нижней рубахе стоял в воде и выбрасывал то одну, то другую руку, окуная их в ледяную реку.

Тан Цзэмин все еще чувствовал себя виноватым, поэтому, проглотив горький ком, понуро побрел по склону вниз. Хоть Лю Синь и не говорил об обидах, мальчик видел, каким неуверенным тот стал на кухне, просыпая то соль, то крупы. Так что, отбросив мысли о мясе, Тан Цзэмин опять перетряхнул библиотеку в поисках кулинарных книг и принялся ежедневно радовать своего ифу новыми овощными блюдами. Благо монахи в большинстве своем не были мясоедами, и десятки рецептов потекли ему в руки с первых же полок. Уплетая за обе щеки овощные блюда, Тан Цзэмин ни на что не смел жаловаться, желая как можно скорее развеять это гнетущее молчание и неловкость, сопровождавшие их теперь за столом. Он даже не охотился в последнее время, вспоминая кровь на руках и чувствуя легкое отвращение к такой пище. А сейчас, видя Лю Синя, ловящего рыбу, он расстроился еще больше из-за того, что подтолкнул парня наступить себе на горло и изменить своим принципам.

Открыв и закрыв рот несколько раз, Тан Цзэмин виновато сказал:

– Ифу, тебе не нужно ловить рыбу ради меня. Мне правда нравится есть овощи, все в порядке…

– А? – разогнулся Лю Синь. Щурясь от солнца, он взглянул на Тан Цзэмина. – Что ты сказал?

Тан Цзэмин вздохнул, прикрывая глаза:

– Сам же видишь, что я не охочусь в последнее время, хотя могу просто уйти в лес… Не лови рыбу, ифу, пойдем обратно в храм.

Лю Синь хмыкнул, вновь наклоняясь к воде. Спустя некоторое время он покосился