Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

Пьер д'Авалон едва остался жив – Жуанвиль с рыцарями его подобрали уже с земли, куда враги сбили его и хотели прикончить. Тамплиеры вернулись довольные – их мечи напились крови, а белые плащи оказались забрызганы ею, значит, враг получил отмщение за дерзкое нападение. Тем не менее этот случай показал всем крестоносцам, что лагерь, даже окруженный рвом и частоколом, а с двух сторон отделенный от сарацин рекой и каналом, весьма уязвим. Где и как перешли реку сарацины, никто не знал. Король Людовик велел закрыть ворота со стороны Дамиетты – откуда, считалось, враг вообще не может прийти. Всем в армии крестоносцев стало ясно, что рассчитывать на легкую победу не получится и враг хитер, смел, силен и готов биться до конца. Дальнейшие события только укрепили убежденность в этом.

Король в своем шатре обсуждал с братьями и магистрами тамплиеров и госпитальеров текущие события, постройку дамбы, обеспечение армии провизией из Дамиетты и слухи о том, что молодой будущий султан уже прибыл в Дамаск и получает там за щедрые раздачи денег верноподданнические заверения от местной знати, и уже скоро двинется в Египет. Вошел коннетабль Кипра Ги д'Ибелин:

– Ваше величество, перед нашим лагерем стоит армия сарацин! Они появились, словно из ниоткуда!

– Господь всемогущий, помоги нам! – воскликнул король, ища глазами шлем и щит. Людовик утром надевал кольчугу и снимал ее только при отходе ко сну, поэтому он готов был сразу выйти к войскам.

– Откуда они? Дьявол помогает им! Из-под земли выходят! – воскликнул Альфонс де Пуатье.

– Мы не знаем этой проклятой земли, а сарацины здесь у себя дома! – проворчал магистр госпитальеров Жан де Роне. – Где-то есть либо мост, либо брод через Ашмум! Нил-то мы весь осмотрели от Дамиетты до этого места – и ничего!

– Что будем делать, ваше величество? – Ги д'Ибелин рвался в бой, он вошел весь в доспехах и в сюрко с родовым гербом и крестом, ожидая, что король, быть может, доверит ему атаку.

Роберт д'Артуа снисходительно посмотрел на кипрского коннетабля – что еще могут быть за желания, когда у короля есть он, принц крови и первый рыцарь во всем войске.

– Государь, брат! – вдруг неожиданно подал голос Карл Анжуйский. – Позвольте мне возглавить атаку. Ваша жизнь бесценна, моя – нет. Да и пора мне показать, что я тоже кое-чего стою, не только вы и Роберт.

Людовик подошел и обнял своего еще не отпраздновавшего двадцать три года младшего брата. Лицо Карла было свежим, гладким, приобретшим смуглость под жарким египетским солнцем. Русые брови выцвели, тонкие губы казались тонкой чертой каллиграфа-переписчика рукописей. Он никогда не видел своего отца и совсем на него не походил внешне, больше на мать, но все равно кровь Капетингов текла в нем уверенно и бурно.

Не прошло и часа, как армия крестоносцев вышла из лагеря. Король и два его брата остались позади – смотреть и контролировать, в случае необходимости привести подмогу. Карл Анжуйский выехал впереди войска, гарцуя на коне, показывая всем, что он, граф Анжу и Прованса, сын Людовика VIII, поведет всех в бой.

Он подумал о беременной жене Беатрис, вынул меч, поцеловал эфес.

– Во имя Господа Всеблагого и Всемогущего, братья мои во Христе, за мной!

И за ним ринулись французские рыцари из Анжу, Бретани, Иль-де Франса, Прованса, Фландрии, Бургундии, Кипра и сирийские бароны при поддержке десяти тысяч пехотинцев.

Конные сарацины, хоть и покрывали весь горизонт, но имели скорее задачу устрашения, нежели реально представляли большую силу. Переправившись в секретном месте, они имели цель постоянно тревожить христианское войско быстрыми налетами и демонстрацией своей якобы огромной численности. На самом деле их количество сейчас значительно уступало не только численности всех крестоносцев, но и той части войска, что вел Карл Анжуйский. Основная армия сарацин копила силы на противоположном берегу Нила и Ашмума.

Сарацины ждали атаки, вытянувшись и построившись в несколько рядов. Лучники дали залп. Барабанщики на верблюдах отчаянно ударили в свои барабаны, пронзительно зазвучали трубы и дружные крики, призывающие Аллаха. Карл Анжуйский все пришпоривал коня, желая первым врубиться в ряды врага. Мысли о жене, будущем ребенке, матери, братьях, соратниках исчезли. Осталась только одна – он, Капетинг, граф Анжуйский с крестом один на один с армией полумесяца. Если бы Роберт д'Артуа видел то, как неистово врубился в ряды сарацин его младший брат, он вынужден был бы признать, что не только он справедливо считается первым рыцарем христианского войска. Если бы он увидел, как бешено бьется Карл, которого он носил на руках и смеялся над его насморком в детстве, то наверняка не смог бы удержаться на месте, чтобы не помчаться вперед и быть рядом с ним.

Карл Анжуйский – стройный, жилистый, предпочел в этом бою действовать секирой. Он опрокинул и зарубил немало врагов, в независимости были ли это в бурнусах бедуины или в тяжелых кольчугах и с большими щитами, украшенными арабесками, мамлюки. Он с радостью нес смерть врагу. Поначалу граф даже пытался считать, скольких он убил или ранил, но быстро потерял счет. Рядом стремительный, как ястреб, уничтожая сарацин, пронесся граф Ги де Форе, чей отец бился в крестовом походе баронов десять лет назад. Граф де Форе хотел быть достойным памяти своего отца, как об этом мечтают все хорошие сыновья. Но его окружили, ударами булав и мечей разбили на куски щит, разорвали кольчугу, сбросили с коня. Падая, Ги де Форе сломал ногу, рев боли потонул в идущей рубке, где каждую минуту кто-то умирал. Рыцари графа де Форе поспешили ему на выручку, а сарацины хотели его добить. Так вокруг Карла Анжуйского образовалось плотное кольцо врагов, оттеснивших многих крестоносцев. Уже далеко маячил стяг герцога Бургундского, исчезли, словно их и не было рядом, рыцари Иль де Франса, под командованием Эмбера де Божё. Падали, сраженные наповал под сарацинскими ятаганами, провансальцы. Но Карл Анжуйский бился без устали, его конь кусал вражеских коней, бил их копытами.

И тут, ничего не боясь, утыканный стрелами, нанесшими многочисленные болезненные, но нетяжелые раны, появился Бертран д'Атталь.

– Атталь! Атталь! Несу вам смерть! Смерть! Смерть! – ревел Бертран и крошил сарацин, особенно стараясь попасть в голову. Ему нравилось убивать врага именно в голову, а если уж не убить, то покалечить до безобразия.

Видя, что какой-то бедуин направил длинное копье в спину королевского брата, пока тот не замечает и сражается с другим, Атталь, которого только что ранили в плечо, рванулся к нему. Получив рану в бедро, вываливаясь