Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

Абылгазы теперь знал, почему сегодня к вечеру так неохотно поднимался на крыло беркут, почему он сбивался и не падал вовремя на третью лису, на четвертую - беркут был слишком упитан, и голод не гнал его на очередную охоту.

Особенно неправильным было то, что Турганбай давал на корм беркуту свежее, неотжатое от крови мясо жирной осенней лисицы. Это могло забить, заглушить весь боевой дух хищной ловчей птицы, и Абылгазы стало жалко ее, и он собрался высказать вслух то, что стало ему известно. Однако Жиренше, разгадав такое намерение по лицу своего друга, изо всех сил ущипнул его за ляжку, и только тем удержал его от излишних слов. Он подхватил с руки Абылгазы беркута, со словами:

- Ну-ка, дай и мне посмотреть на него, - и, небрежно погладив его упрятанную под колпак голову, тут же передал Карашолака Абаю. И назидательным тоном молвил: - Птица у тебя добрая, мой брат, но за птицей нужен не такой уход, тебе надо подумать об этом.

Резко повернувшись, Турганбай метнул на него сверкающий взгляд, но смолчал и продолжал насекать ножом кровавое мясо. Абай же решил пресечь Жиренше, который заведомо хотел обидеть самолюбивого кусбеги:

- Оу, если тебе вскружили голову похвалы со всех сторон: «Жиренше рассудит, Жиренше знает», - то ты, наверное, полагаешь, что и в птицах разбираешься лучше всех? Однако скажу тебе, что все, что тебе известно о них, знает не только Турганбай, но знаю даже я! Так что не особенно надувайся, а подожми-ка лучше задницу и помалкивай, пей чай, охотник!

Замечание Абая понравилось самому Жиренше, и он от души расхохотался. Потом со смиренным видом ответил:

- Куда уж нам! Мы ведь русских книг не читали. Там, должно быть, написано: «Абай должен так-то и так-то охотиться с Карашолаком, которого он взял у Тулака». А написали это, наверное, сам Пошкин или же Тулстой, о которых мы наслышаны от тебя. Поэтому я умолкаю! Абылгазы, друг мой, пойдем-ка мы с тобою да отведем наших лошадок на лужайку, где трава погуще! Где уж нам спорить с Пошкиным!

И друзья, посмеиваясь, вышли из охотничьего шалаша. Снаружи, оставшись наедине с Абылгазы, Жиренше спрашивал у него, что случилось с беркутом Абая. После разговора оба снова зашли в шалаш и увидели, что кусбеги Турганбай собирается кормить беркута кровавым мясом, но как будто не торопится, словно сомневаясь в чем-то. И Абай в эту минуту спрашивал у него:

- Как называется этот корм?

На что Турганбай не очень охотно отвечал:

- Ойтамак называется...

И Абай, и остальные охотники были удивлены, потому что никто из них раньше не слышал о таком названии корма. Оно означало: «еда-задумайся», но было непонятно, о чем тут надо было думать.

Абай начал допытываться, почему такое странное название корма, но кусбеги ничего не ответил, подкладывая беркуту изрядный кусок окровавленной лисьей ляжки.

Жиренше шепотом спросил у Абылгазы:

- Чего ожидать от птицы завтра на охоте?

Тот также шепотом ответил:

- Возьмет лису. Но потом упустит ее.

Развалившись на торе, упираясь локтем в подушку, Жи-ренше начал говорить, пряча усмешку в усы и темную густую бороду:

- Вот что я скажу: если ты, кусбеги, накормишь этой едой орла, то он завтра потеряет свою силу. Схватит лису, а удержать ее не сможет.

Произнеся это, Жиренше прикрыл глаза, словно собираясь уснуть, но сам потихоньку продолжал следить за кормлением беркута. Его интересовало, весь ли окорочок крупного лисо-вина скормит беркутчи птице. Турганбай же с самого начала засомневался, не много ли будет для птицы ойтамака, но насмешливый предсказатель Жиренше разозлил его, и кусбеги в сердцах бросил беркуту всю лисью ляжку. Когда беркут насытился и у него от обильной еды заметно раздулся зоб, Жи-ренше с головою укрылся шубой и, в наплыве чувств, ущипнув за ногу лежавшего рядом друга, беззвучно засмеялся. Именно на самолюбие и упрямство Турганбая расчитывал Жиренше, замышляя свое коварное дело. Ни один беркутчи не потерпит, чтобы ему высказали в глаза, что он неправильно кормит птицу, и Турганбай, сам чувствовавший, что для охотничьей птицы слишком грузный корм нежелателен, накормил ее до отвалу, строптиво противостоя словам Жиренше: «Накормишь этой едой орла, он завтра потеряет силу...»

Наутро Жиренше и Абылгазы выехали с охотой Абая. Зверь долго не попадался, и только заполдень джигиты-загонщики выгнали со склона, поросшего густым кустарником, матерого лисовина. Несмотря на то что беркут Абылгазы так и рвался с его руки, Жиренше не позволил ему пускать птицу, и в воздух поднялся один лишь Карашолак. Он быстро настигал зверя.

Абай, Жиренше и Абылгазы сидели на конях рядом, Абай залюбовался стремительным полетом своего беркута и с ликованием, насмешливо крикнул Жиренше:

- Смотри, как пошел! Что ты скажешь теперь, предсказатель Жиренше?

- Ладно, посмотрим! - отвечал ему Жиренше. - Лиса еще не приторочена к твоему седлу! Рано еще ликовать!

Лиса металась в кустах, беркут мощно и стремительно упал на нее с воздуха. От удара зверь был мгновенно придавлен к земле, распластан на ней, огромная птица сидела на его спине.

- Взял! Замял когтями! - вскричал Абай.

Он и Ербол во весь дух поскакали к кустам, где беркут тяжко трепетал крылами. Турганбай и Жиренше поскакали следом.

И вдруг лисица, отчаянно извернувшись, смогла вырваться из когтей беркута, сбросить его с себя, и нырнула под колючий куст. Это случилось, когда всадники были почти рядом. Пошатываясь, она показалась с другой стороны кустов, мелькнула по прогалине и скрылась в густых неприступных зарослях колючки. Абай и Ербол осадили коней перед их стеной. С досадой хлопая себя по бедрам ладонями, кружились на своих лошадях перед кустами. Лиса исчезла.

Подъехал Жиренше, ничего не стал говорить, лишь ухмыльнулся, покачиваясь в седле и с откровенным издевательством поглядывая на Абая и его кусбеги Турганбая. А те принялись, как вчера Жабай, неудачу свою сваливать на колючие кусты.

Турганбай с угрюмым видом бормотал, сажая на