Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

Кирилл надел полушубок и пошел звать собаку.

Заливай вкатился в избушку седой от пороши. Стуча когтями, он обежал комнату, лизнул мне руку, потом, широко расставив все четыре лапы, затряс вислоухой головой, разбрызгивая снег. Снег зашипел на печке. Избушка наполнилась запахом зимы и мокрой собачьей шерсти.

— Где ты шлялся, Заливайка?

Заливай вскинулся, положил передние лапы на грудь Кирилла. Кирилл сгреб собаку в охапку, и они повалились на пол, барахтаясь и разбрасывая клочья сена.

— Покусайся мне! Черта с два! Понял? Понял! Дурак ты вислоухий! — хохотал он, с трудом удерживая в объятиях могучего гончака. — Дудки!

Сторожка наполнилась звонким, как хлопки ладоней, радостным лаем, от которого испуганно вскидывалось пламя в керосиновой лампе.

1961

Смотри и радуйся…

Миниатюры

Дорога к книге

Писать книгу — все равно что отправляться в дальнюю дорогу. Будут и непроходимо вязкие места, сокрытые туманом неясностей и сомнений. Придется буксовать в непролазных фразах, блудить в сюжетной чащобе. Встанут на пути и крутые, неподатливые взгорья, на которые поначалу нерасчетливо, по-мальчишески захочется взбежать единым духом, но вскоре выбьешься из сил и остановишься с отчаянной мыслью все бросить… Но встречаются и такие отрадные места, похожие на степные просторы, когда шагать привольно и радостно и заранее видно, куда идти.

И все же самые счастливые минуты те, когда из последних сил взойдешь-таки на гору и поставишь последнюю точку, как знамя победы…

Творчество

Истинный писатель, что олень-пантач: в период творчества сбрасывает рога прежних достижений, которыми красовался среди своих собратьев, забивается в угол, в самую крепь своего бытия, становится жалким и беспомощным перед чистым листом бумаги. И пока в затворничестве пишет книгу, у него нарастают панты содеянного — еще болезненные, не затвердевшие, не опробованные жизнью.

Главный лакмус

Когда надо конкретно ответить на вопрос: «Состоялся или не состоялся писатель?» — лично я прибегаю к следующему критерию, который, кстати, никогда не подводил. Для меня важно в первую очередь не то, о чём написана книга, а то, как она написана.

В самом деле, когда экзаменуют молодого певца, то прежде всего слушают его голос, его исполнительские возможности, а не репертуар. Репертуар — дело наживное…

Разумеется, идейное содержание творчества, его общественная полезность не могут быть сброшены с чаши весов. Это очевидно. И все же — как написана книга — вот главный лакмус! Ибо «о чем» — исправить еще возможно, а вот «как» — это уже пожизненно. Именно от этого качества и зависит — быть или не быть…

«О чем», но без «как» — та щель, через которую всегда старается проскочить бойкая амбициозная конъюнктура, бескрылая серость.

Начало главы

Никогда не писал многоглавых романов.

Мне кажется, что начинать новую главу — все равно что предпринять десантную операцию, свершить бросок на ту сторону неведомого… Сначала хотя бы только мыслью зацепиться за чистый лист бумаги, вчерне, наспех обозначить замысел. А ухватившись, начать окапываться, углублять сюжетные траншеи, налаживать связь с прежде написанным в ожидании главных слов и мыслей.

О поэзии

Настоящая поэзия мне всегда представлялась… хорошо прожаренным ржаным сухарем. И пусть вас не пугает это сравнение. В отличие от сырой буханки хлеба, из него выпарено все лишнее, оставлено лишь сухое концентрированное вещество. Да, о сухарь иногда ломают зубы и дерут рот. Но какая же это поэзия, которую, как размазню, заглатывают, не жуя!? Зато не забыть аромата, когда разжуешь кусочек! И дымом, и домом, и полем, и Русью, и вольной волей повеет от каждой его крошки. И ты изумлен: из чего?

Вообще-то многие пытаются разгадать это «из чего?». Из чего рождается поэзия? Откуда в ней этот непостижимый аромат «и дома, и дыма»? И не только разгадать, но и вожделенно проникнуть в ее горячий цех. Иные даже умудряются заручиться контрамарками в виде членских билетов, которыми удостоверяется поэтическая личность. Но, увы, справка, даже с печатью — это еще не подлинное свидетельство. И нет такого учебного заведения, где бы научили, как это делается. Как подделываться — этому еще научиться можно. Но подобная дипломированная мимикрия сразу же линяет, как только она оказывается перед лицом читателя. Мудрая природа искусства избегает опасного перенаселения, которое ведет к пресыщению и девальвации и самого искусства. Один из моих друзей заметил, что если бы все небо было сплошь усыпано звездами, то мы не увидели бы самих звезд. Истинный талант редок и будет редкостью вовеки, и потому он имеет значимость всенародной ценности.

Лес велик, бессчетно в нем деревьев, кустарников и всяких цветов и трав. Каждое из этих растений по-своему прекрасно и полезно. Но в том-то и дело, что их много, потому они своим сообществом и составляют лес. А вот женьшеня в этом лесу может оказаться всего один корешок. Или вовсе не оказаться. Видимо, и здесь, в лесу, природа позаботилась о том, чтобы избежать пресыщения, не дать каждому лопуху мнить себя корнем жизни.

Курские холмы

Курская земля… В здешних местах великая русская равнина вдруг начинает холмиться, дыбиться косогорами, откуда радостно и далеко видать окрест.

В глубокой древности эту гряду высот так и не смог одолеть ледник, надвигавшийся из Скандинавии.

Непреодолимой она оказалась и для врага, когда летом сорок третьего, грозя нашей Родине новым оледенением, гитлеровские полчища ринулись в решающее наступление {21}.

Путь фашистскому леднику преградили не только курские взгорья, но и непоколебимые высоты духа защитников этих рубежей.

Июнь

Июнь — первый летний месяц с юным названием. «Как бы резвяся и играя», молодецки погромыхивает он тютчевскими раскатами с внезапными набегами коротких теплых ливней {22}, от которых вовсе не хочется прятаться, а неудержимо тянет разуться и пошлепать босиком по пахнущей дождем дымящейся дороге.

По обе стороны большака разворачиваются неоглядные дали — не просто убегающая к горизонту докучливая ровнота, а размашистая череда холмов: вверх-вниз, вверх-вниз, будто глубокие взволнованные вздохи, словно бы дышала земля и не могла надышаться под благодатным, мирным июньским небом. Где-то, в затридевятьземельной дали, у самого края, уже невнятно синеющие взгорья как бы и сами начинают отрываться от земной тверди, обращаясь в призрачное скопище облаков. И, сколько видит глаз, все вокруг одето молодой ликующей