Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Однако я не хочу верить, что он совершил это ужасное преступление, хотя воображение рисует передо мной самые мрачные картины; никак не могу взять себе в голову, как вообще совершаются подобные преступления; к моей радости, граф де Боле с его наивной откровенностью в данном вопросе со мной полностью согласен. Я всегда обращала внимание на одно весьма странное обстоятельство: подозрительно относится к окружающим, как правило, тот, кто сам обладает порочными наклонностями — сходные черты характера улавливаются всего легче; о тех же поступках, что внушают нам омерзение, не хочется даже и думать. Если бы судебные трибуналы у нас составлялись из порядочных граждан, то за сто лет выносилось бы примерно десять смертных приговоров; однако заседающие в наших судах мошенники полагают, что человек, провинившийся однажды, и в дальнейшем будет совершать такие же преступления. Какой гнусный парадокс! В его опровержение я скажу, что оступившийся гражданин после заслуженного наказания никогда более не запятнает себя провинностями. Именно так и должны думать все порядочные люди. Наши противники прекрасно знают, что они негодяи, постоянно готовые нарушать закон, а всех прочих они мерят по своей мерке; очевидно, такие злобные субъекты не имеют права судить окружающих, так как приговоры, выносимые негодяями, всегда будут отличаться неумеренной суровостью. Но суровость очень опасна; спасти виновного, отнестись к нему с благожелательной мягкостью, конечно же, гораздо лучше, нежели покарать невинного. Почему мы боимся излишней снисходительности? С ней мы, самое страшное, спасем виновного, зато при неуместной суровости мы погубим невинного.[77]

Друг мой, обращаюсь к Вам с последней просьбой. Могу ли я надеяться на то, что Вы действительно испытываете ко мне теплые чувства и не ответите мне отказом? Когда Вы будете читать это письмо, в передней Вас будет ожидать надежный посыльный, которому я поручила передать Вам тысячу луидоров. Внезапный отъезд из Парижа стоит дорого, и, кроме того, хотелось, чтобы у Вас хватило денег на путешествие в Италию. Кто еще, как не лучшая Ваша подруга, сможет Вам помочь в столь щекотливой ситуации?

Валькур, я прекрасно Вас знаю и чувствую, что Вы ответите мне отказом, хотя и делаю вид, что не боюсь этого... Вы несомненно не возьмете мои луидоры... Но послушайте: посыльный потребует, чтобы Вы отдали ему расписку. Считайте эти деньги частью приданого Алины. Жестокосердный друг, посмейте теперь отказаться.

Письмо шестидесятое

ВАЛЬКУР — ГОСПОЖЕ ДЕ БЛАМОН

Париж, 16 марта

Сударыня, как мне выразить мою к Вам признательность! Я и так был обязан Вам очень многим. Вы заставляете меня полюбить несчастья, ибо в затруднительном положении я по достоинству могу оценить Вашу исключительную доброту. С какой ловкостью — о сладостная надежда! — с какой деликатностью Вы оказали мне эту неоценимую услугу! Да, сударыня, я вынужден покинуть Париж. До отъезда из Парижа я, заботясь о моей безопасности и подчиняясь Вашим советам, буду жить инкогнито в доме одного моего вполне надежного друга

О сударыня, доброта Ваша вселяет в мою душу смелость. Признаться ли Вам? Прошу Вас меня благожелательно выслушать: я расстаюсь с Вами надолго, уезжаю в далекие края, так и не повидавшись с Вами на прощание, не воздав должного поклонения моим обожаемым женщинам. Неужели Вы отличаетесь такой суровостью? От всей души умоляю Вас отнестись ко мне снисходительно. В первые дни по приезде в Вертфёй, пока вы там будете одни, хотя бы на час... на минутку... Меня насильно вырвали из Ваших объятий; я покидаю родину, и мне даже на мгновение не дают увидеться с моими лучшими подругами... Нет, не требуйте от меня такой жертвы, не обрекайте меня на лишения, по жестокости сравнимые лишь с гибелью. Скажите, какие я должен принять меры предосторожности, по какой дороге мне следует подъехать в Вертфёй; советы Ваши будут мной исполнены безоговорочно, только бы Вы согласились оказать мне такую милость. Жду Вашего решения, отвечайте: одно Ваше слово превратит меня в счастливейшего человека или же, напротив, в несчастнейшего из влюбленных.

Письмо шестьдесят первое

ВАЛЬКУР — АЛИНЕ

Париж, 16 марта

Алина, смею надеяться, я Вам не безразличен, поэтому молю Вас выслушать мою смиренную просьбу. Вы о ней, вероятно, догадываетесь, сердце, горящее возвышенной любовью, предчувствует мои страстные желания. Прошлым летом мне в этой милости, к прискорбию, было отказано; но по здравом размышлении Вы должны понять, что ныне я покидаю Вас при совсем иных обстоятельствах. Я не доверяю показному спокойствию президента; ранее я не решался говорить об этом, но теперь скажу, что очередная отсрочка является уловкой: как согласовать благодушные обещания президента с исключительными мерами предосторожности, какими сопровождаются его действия, а также с гнусностями, какие он себе позволяет? Если бы президент не торопился, он бы не использовал наемных убийц для устранения соперников. Ах, как бы мне хотелось, чтобы мои невеселые предчувствия меня обманули, ведь я покидаю вас с трепетом в душе; признаюсь Вам откровенно, чем сильнее я опасаюсь за Вашу судьбу, тем скорее желаю я с Вами встретиться. Если бы мы оба ошибались! И если бы безжалостный человек, стремящийся разлучить меня с той, кого я боготворю, отказался от своих гнусных маневров! От таких мыслей сердце мое трепещет, как будто его собираются пронзить раскаленным клинком, смертельная дрожь пробегает по моему телу... Перед дальней дорогой я повстречаюсь с Вами, Алина, и еще раз признаюсь Вам в любви; удовлетворенный тем, что Вы оплакиваете мою судьбу, счастливый оттого, что владею Вашим сердцем, я смогу легче перенести разлуку. Строки, в которых нашли свое выражение исступленные порывы моей души, я пишу кровью, пролитой ради Вас, Алина. Если Вы мне откажете, Алина, я удалюсь, ведь у меня нет иного выбора; но мы с Вами более не увидимся. Поверьте мне, Алина, хотя эта угроза и вызовет у Вас удивление. Абсурдная мысль, но она меня занимает, и я должен был ее высказать.

Одним словом, мы должны встретиться; мое желание видеть Вас настолько велико, что я первый раз в жизни не уверен, повинуюсь ли Вам, если Вы мне откажете. Да, для меня лучше нарушить Ваш запрет, нежели подчиниться и умереть. Я начал ценить мое скорбное существование лишь после того, как Вы обратили на меня внимание. О моя Алина! Влюбленный со слезами на глазах припадает к Вашим стопам, умоляя уделить ему хотя бы минуту; еще не оправившись от ран, нанесенных мне Вашим жестокосердным отцом, я стремлюсь к