Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

умерла; погребальный колокол звонит, конечно, по Алине; это его звон доносится до моих ушей. Тысячи призраков закружились перед моими глазами; казалось, среди них витала тень той, которую я боготворю, но когда я бросился к ней навстречу, она, озаренная вспышкой пламени, растворилась в темноте ночи... Как подкошенный я упал на мокрую траву; от отчаяния мне хотелось, чтобы земля разверзлась и приняла меня в свои недра; в это мгновение рассудок мой не выдержал, и я провел остаток ночи в бессознательном состоянии.

Ветер тем временем успокоился; светила утренняя звезда; небо очистилось от туч. Душа моя, доселе бывшая жалкой игрушкой рассвирепевших стихий природы, пробудилась к надежде, подобно окружавшим меня величественным дубам, ветви которых после долгой борьбы с яростным аквилоном распрямлялись над моей головой.

Я пошел назад к Орлеану. Шестнадцатого апреля, в шесть часов утра, я добрался до этого города; отдохнув пару часов, я снова отправился в путь. Теперь меня сопровождал местный житель, уверявший, что к часу дня мы без приключений дойдем до О-Шена.

Проводник не солгал, и в час дня мы действительно вошли в деревушку O-Шен; не желая иметь свидетелей моих дальнейших действий, я, не заходя в деревню, отпустил моего провожатого.

«О сударь! — сказала мне мать Колетт, когда я вошел в ее хижину. — Ваши подруги ждали вашего прихода с таким нетерпением! Вчера они явно переволновались; они ушли от меня ночью, все в слезах; сомневаюсь, что они успели добраться до поместья до начала грозы... Беги, беги, Колетт, дитя мое, — обратилась добрая женщина к дочери, — скорее сообщи нашим дамам о приезде известного им господина; скинь башмаки, так ты добежишь до Вертфёя быстрее. А вы, сударь, пока можете отдохнуть. Увы! — продолжала мать Колетт, угощая меня своими нехитрыми запасами. — Мы очень бедны, и потому, сударь, предлагаем вам скромную пищу, но делаем это от всей души. И я, и моя дочь давно бы умерли с голоду, если бы госпожа де Бламон и мадемуазель Алина нам не помогали; сударь, они чудесные женщины! Видите ли, они не дожидаются того, пока несчастные попросят у них милостыню, но сами находят тех, кому требуется помощь: смысл жизни для них заключается в благотворительности. Вы не представляете себе, как мы любим Алину и госпожу де Бламон, ради них мы готовы пожертвовать жизнью, до последней капли пролив нашу кровь, и жертва эта кажется нам весьма скромной».

Сердце мое таяло от радости, когда я слушал эти слова; на глаза мне навернулись слезы умиления. Что может быть приятнее похвал, воздаваемых тем, кого любишь?

Наконец, Колетт, едва переводя дух, вернулась домой: за два часа она пробежала около четырех льё.

«Они скоро будут, — вымолвила бедная девушка, вся в поту, — скоро будут, сударь; вы увидите, как они обрадовались. Матушка, — затем сказала Колетт, бросившись обнимать пожилую женщину, — госпожа обещала подарить мне за добрую службу десять баранов, так что я теперь могу выйти замуж за Кола; мы поженимся; поженимся, не правда ли?»

Невинная радость девушки крайне меня растрогала.

«Да, да, поженитесь, дитя мое, — обратился к ней я. — Возьмите, здесь десять луидоров, все мои наличные деньги, на свадебный букет; должен же я отблагодарить вас за услуги, ведь вы трудились и для меня».

Наши дамы вошли в хижину в то время, когда я беседовал с Колетт...

Госпожа де Бламон заключила меня в свои объятия, Алина, от волнения расплакавшаяся, последовала ее примеру. После первых восторгов и ласк давно ожидаемого свидания, которые в изобилии расточаются душой и не осознаются рассудком, разговор наш принял некоторую определенность. Мы сели за стол. Достойная уважения мать Алины дала мне несколько мудрых и прекрасных советов, поделилась со мной своими надеждами и планами на будущее, рассказала об уже предпринятых ею действиях; госпожа де Бламон была преисполнена оптимизма: этой осенью при удачном раскладе я могу стать женихом Алины. К тому времени я вернусь во Францию. Мы договорились регулярно переписываться, а чтобы письма доходили до адресата вернее, посмотрели по карте, в каких городах мне придется останавливаться. Они пообещали мне подробно рассказывать о всех происшествиях. Я поделился с госпожой де Бламон своими опасениями относительно президента: он, разумеется, проведает о нашей встрече — не навлечет ли это на госпожу де Бламон новых неприятностей? Что еще выкинет разъяренный супруг, с явной недоброжелательностью относящийся к моим свиданиям с его дочерью? Яркими красками описал я то беспокойство, что охватывает меня всякий раз, когда я думаю о несчастьях моей покровительницы. Госпожа де Бламон посмотрела на меня глазами, блестевшими от слез.

«О друг мой, — сказала мне мать Алины, — одним несчастьем больше, одним меньше, какая разница? Вдали от вас я все равно буду испытывать страдания, но теперь я утешаюсь мыслью о том, что сумела быть вам полезной».

Руки наши нечаянно соприкоснулись, и я, склонив голову в знак признательности, нежно поцеловал ладонь моей дорогой покровительницы.

«Друг мой, — обратилась ко мне Алина, прижав меня к своей груди, — не забывайте посылать мне письма. Обещаете мне подробно рассказывать о путешествии?

«О Небо! Вы еще сомневаетесь?»

«Ну и прекрасно! — продолжала эта восхитительная девушка, вручив мне великолепную папку. — Держите, я хочу, чтобы вы хранили в ней лишь мои письма. Запрещаю вам класть туда другие бумаги».

Драгоценный подарок... Я покрыл его поцелуями, приоткрыл; сработала какая-то пружина, и, к моей великой радости, передо мной появился портрет моей Алины. Портрет был украшен подписью... Моя обожаемая подруга подписалась собственной кровью, и эти две строчки навсегда врезались мне в память; перед ним, перед этим алтарем, где всечасно царит ее образ, я воспроизвожу тебе эти священные для меня строки: «Думайте всегда обо мне, и пусть эта мысль будет Вам опорой во всех Ваших поступках». Вот они, эти дорогие строчки, Детервиль, я их никогда не забуду. Пусть Предвечный развеет в прах мое тело в тот самый миг, когда завет Алины перестанет быть законом моей жизни.

«Вот где я взяла кровь, чтобы написать эти строки, — сказала Алина, прижав мою руку к своему сердцу, — да, кровь, бегущая по моему телу, помогла мне выразить сокровенные душевные помыслы... Друг мой, цените этот скромный подарок и не забывайте о несчастной девушке, которая у колен своей матери клянется хранить вам верность, ведь я не могу жить без вас...»

Алина действительно опустилась на колени перед госпожой де Бламон:. достойная мать разволновалась от этой сцены; она соединила мою руку с рукой Алины и сказала:

«Да, Валькур, Алина принадлежит вам. Господь свидетель, никогда я не соглашусь