Барнабо с Гор - Дино Буццати

Марден уже идет в дом, но вдруг оборачивается:

– Ружье останется тут, как ты понимаешь. А одежду можешь взять себе, пригодится; только, конечно, нашивки сорви.

Вот и весь незатейливый разговор.

Барнабо один в комнате. Он собирает вещи. А ворона все-таки ожила; устроившись на деревянной приступке, она замерла и наблюдает за ним. Какой-то незнакомец ранил ее, она стала просить о помощи, и Барнабо пришел на выручку.

Два года миновало с тех пор, как Барнабо в последний раз доставал свой рюкзак. Два года назад он брал его с собой, когда ходил с лесничими до самого Крестового плато. Это было долгое путешествие. И вот он достал пыльный рюкзак со шкафа. В пустой комнате шаги Барнабо звучат странно – так, как никогда раньше не звучали.

Он кладет в рюкзак белье и поношенный вельветовый костюм, почти пожелтевший от старости, – в нем он и пришел в Сан-Никола три года назад; тряпичные туфли, образ Богоматери в рамке под стеклом, взятый еще из дома, расческу, мыло и охотничий костюм, который был куплен всего несколькими месяцами ранее. Через полчаса в узком шкафчике лесничего Барнабо почти ничего не остается – разве что пара ветхих лоскутов, потертая и обтрепавшаяся колода карт, свечной огарок и ствол от бывалого револьвера. Все это – его воспоминания.

Барнабо не спеша обвязывает рюкзак бечевкой. Облака, набежавшие вереницей, то и дело гасят солнечные лучи, которые лежат на полу и на стенах комнаты. Облака спешат к горам: вполне может быть, что погода испортится.

Оглядываясь на приметы своего пребывания в доме лесничих, Барнабо хочет оставить все так, словно тем же вечером он непременно вернется сюда. Кровать аккуратно заправлена. На тумбочке у изголовья – свеча. Все точно так же, как у товарищей, которые возвратятся на ночлег.

Вот и все. Сборы окончены, можно уходить. Барнабо чувствует горечь во рту. Но унывать в такой ясный день – занятие пустое. Он закидывает рюкзак за плечи.

Ах да, все-таки забыл кое-что. Свои выходные ботинки, которые дремлют под кроватью. Значит, есть еще чем заняться и можно немного потянуть время перед уходом. Нашелся повод побыть в доме лишних несколько минут. Барнабо открывает окно: пусть комната проветрится, иначе сегодня ночью никто не сомкнет глаз. Влетает вольный, мягчайший ветер. Солнце в зените и борется с облаками. Доносится отголосок песни, такой далекий, что кажется ненастоящим. У Барнабо щиплет в горле, а на губах едва заметный контур улыбки. Рядом кружит муха. Все как надо, все спокойно. Пора уходить.

Прежде чем спуститься по лестнице, Барнабо снова оглядывается. Ровные ряды кроватей, квадраты солнца на полу – вот оно, счастье, чего еще пожелать.

Хорошо бы попрощаться с товарищами, но они все разошлись. Понятное дело – обязанности, долг службы; и все же хоть кто-то из них мог бы задержаться дома ради Барнабо. Пусть катятся к черту. Попрощаемся в другой раз.

Навалилась усталость, Барнабо присел в гостиной. Упершись локтями в стол, он смотрит прямо перед собой и даже не замечает, что ворона, о которой он совсем позабыл, бесшумно спорхнула в гостиную и села к нему на плечо.

С поляны доносится оклик: «Барнабо! Барнабо!» Вернулся Бертон, его друг. Вот он, на пороге, в рамке дверного проема, через который льется солнце. Раненный в ногу, Бертон хромает.

– Прощай, Барнабо, – говорит он, а потом улыбается.

Барнабо встает и, не находя слов в ответ, протягивает Бертону руку.

– Как твоя рана?

В гостиной тишина; на солнце набегают облака.

– Пустяки все это, – отмахивается Бертон; и через несколько минут добавляет: – Куда думаешь отправиться?

– Не знаю. Правда не знаю. На Пороховую вершину…

Оба улыбаются. Вот они выходят из дома, но сразу останавливаются. Еще недавно дверь была выкрашена свежей зеленой краской. Теперь она облупилась. И кто-то вырезал ножом: «Сан-Никола». Внизу следы от тяжелых кованых сапог: лесничие, возвращаясь домой, толкали дверь ногами. Каменные ступени за считаные месяцы истерлись; по ним ползают муравьи. Барнабо, слегка склонив голову, внимательно разглядывает все это.

Они с Бертоном вместе идут через луг; по скалам ползут размашистые тени. Друзья шагают медленно, глядя на землю. Ни тот ни другой не замечает, что ворона следует за ними, с трудом передвигаясь короткими прыжками. Они пересекают луг, направляясь не к дороге, что ведет в Сан-Никола, а к Дому Марденов. Бертон нарочно выбрал этот путь, чтобы друг не подумал, будто он решил проводить его до самой границы знакомого горного края. Барнабо, впрочем, совсем не размышляет об этом.

– Надолго они тебя разжаловали? – спрашивает Бертон своим чистым голосом.

– На три года. Разве не помнишь? И похоже, что… – Барнабо вздыхает.

Они на опушке леса. Слова не идут. Барнабо лишь кивает с задумчивой улыбкой в сторону высокой скалы, такой царственной под ослепительными лучами солнца. И обнимает Бертона. А потом шагает прочь.

13

Итак, Барнабо покинул Новый дом лесничих и, пройдя под пологом деревьев, сел на поляне. Он долго не отводил взгляда от горной цепи; надвинулись плотные, тяжелые тучи. Барнабо обступили вершины – недвижные, суровые, грозовые.

Он снова закинул рюкзак за плечи. Посмотрел на скалы, помрачневшие перед грозой, на безбрежные леса и на дымку, что стлалась над долинами далеко внизу. Впереди расходились две тропы: одна вела к старому Дому Марденов, другая спускалась по склону и упиралась в недостроенную дорогу, о которой в свое время столько толковали.

Поразмыслив, Барнабо выбрал вторую. Над горами столпились тучи, но ниже, над лесом, небо оставалось ясным. Шаг и еще один. Барнабо шел не спеша. Только теперь он вспомнил о вороне и обернулся посмотреть, летит ли она за ним. Нет, не видать. Значит, птица тоже не стала покидать горы, и это понятно. Барнабо прибавил шагу.

Незаконченная дорога вымощена булыжником: камни, все как на подбор, уложены ровно, края гладко обтесаны и ладно пригнаны друг к другу, по обочинам невысокая насыпь для укрепления; работа сделана на совесть. Правда, между булыжниками уже проросла трава и на многих участках камни расшатались и стали крошиться.

Хотя Барнабо шел вниз, все равно было жарко. С рюкзаком на плечах он вспотел. Заведя правую руку за плечо, чтобы поправить ружье, – по старой привычке, – он коснулся пустоты.

Сан-Никола он, ясное дело, обошел стороной, иначе местные стали бы докучать ему напрасными вопросами. Вечером Барнабо завернул в остерию, которая стояла в ельнике у моста.