Барнабо с Гор - Дино Буццати

Бертон не спеша идет по лугу в направлении дальней скалы. Вершины гор – сказочные, как облачные замки, – еще касаются лучей уходящего солнца.

Бертон чувствует, как бьется его сердце. Скорее бы настала ночь, чтобы товарищи не разглядели нитку дыма над скалой. Тем, кто стережет сейчас пороховой склад, со стороны грота ничего не видно. О задуманной Бертоном вылазке никто не должен знать; разве что Барнабо, ведь он друг, и Бертон, может быть, потом расскажет ему обо всем. Дель Колле лежит в холодной пещере, и стенки тесного гроба сдавливают ему плечи. Кости Даррио только что были свидетелями заката. Но ему, Бертону, еще отмерена жизнь. Вот именно, отмерена доля. И товарищи убедятся в этом, когда наутро не обнаружат его дома. «Куда запропастился Бертон?» – станут недоумевать они. Может быть, он сторожит пороховой склад? Однако его нет ни там, ни в лесу, где он мог совершать обход, да и в Сан-Никола тоже. На войне как на войне, так зачем же напрасно ждать и терять время?

Решено: они вдвоем с Барнабо тронутся в путь рано поутру и растворятся среди гор. Вот товарищи уже ищут их, трубят в рог снова и снова, но все впустую. Солнце шествует по небу в тишине полудня, шагая среди облаков, и закатывается за Зеленый хребет, но двое друзей как в воду канули. Уже стемнело, в доме зажгли лампы, и только тогда Бертон с Барнабо показываются из леса. До чего они усталые и измученные. И несут на плечах что-то тяжелое. Что это?

«Ружья, – ответят они. – Все, какие были у преступников».

Опускается ночь, Бертон все мечтает. В ельнике холодный ветер. Наконец доносятся голоса лесничих: они возвращаются из Сан-Никола. Все как всегда: обычные разговоры, знакомый смех.

10

Похоже, настал день, которого Барнабо так ждал и о котором думал в тот вечер на дежурстве у порохового склада – в темноте, под дождем. Но теперь ему страшно. Утром он встал первым, чтобы дать понять Бертону: на дело он идет охотно. Барнабо сразу высунулся на крыльцо, надеясь, что погода портится. Плотный туман, еще не рассеявшийся с ночи, обволакивал лес и луг.

– Мне в самом деле страшно, – признался он Бертону, когда тот вышел на порог. – Оттого что погода подведет нас. Такой туман – к дождю.

– С утра всегда так. Выйдет солнце, туман рассеется. На самой вышине небо ясно.

– Да ты что, правда собираешься лезть на скалы в такую погоду?

– По крайней мере, подойдем к скалам вплотную, туман не помешает. Идти-то недалеко. Давай собирайся.

Они уходят в утреннюю мглу. Мокрые лапы елей; ветер гоняет между деревьями лоскуты тумана. Бертон с мотком веревки на плече шагает по тропе первым. Он так спокоен, словно идет к мессе; наверное, справился бы и в одиночку. Барнабо смотрит на каменистую тропу, ведущую к пороховому складу. И она кажется ему не такой, как всегда. И эти ели вокруг – он будто видит их впервые.

Никто не заметил, как они ушли, и никому не ведомо, куда они направляются. Теперь попробуй отыщи двух друзей. Тропа забирает все круче. Душно. Барнабо расстегивает куртку, снимает с себя ружье, которое висело наперевес, и закидывает его за плечо. Они находятся на верхней кромке леса: скоро чаща поредеет и начнутся скалы.

– Ну вот, здесь нужно взять правее и обойти Пороховую гору, – говорит Бертон.

Вскоре они выходят из леса; на ледниках туман уже расступается. Пороховая гора высится черной громадой на фоне сияющего восточного небосклона, из нее торчат скадистые уступы, желтые и влажные. Гора строга, стройна и молчалива, от нее веет стужей. Первые прожилки солнца. Значит, днем распогодится.

Теперь нечего и думать о том, чтобы повернуть обратно. Барнабо не терпится добраться до скал, изведать, какова на вкус эта безумная затея. Под пологом юного утра они все идут вверх, преодолевают сыпучие склоны. То и дело поглядывают на вершины. В небо взмывают обрывистые скалы с рваными уступами, длинные сумрачные расщелины выдыхают холод. Оба друга примолкли.

Они вышли к большому амфитеатру. Слева – Пороховая вершина, справа – Пагосса; в глубине, над крутыми ступенчатыми склонами, различимы Срединный хребет и край башни, над которой Бертон заметил дым. Теперь нужно продвигаться строго вперед, пробираясь сквозь скалистое ущелье – не спеша, короткими бросками, цепляясь руками за выступы. Башня все ближе, но оказывается, это скорее нагромождение разрозненных глыб, чем цельная горная порода; издалека она выглядела ладной, статной, крепким монолитом, а когда приближаешься, становится ясно, что она вся в разломах и трещинах. Нет, просто невозможно, чтобы она была настолько неприступной. Но скоро взойдет солнце.

Теперь они на сыпучей площадке перед отвесной стеной. Вершина пропала из виду; взгляду открыты только первые острые уступы, а дальше – небо. Дует ледяной ветер, вытягивая из сердца храбрость. Между тем на дальние скалы упали первые лучи солнца. Барнабо наконец видит горы. По правде говоря, они не похожи ни на башни, ни на замки, ни на руины собора. Горы похожи только на самих себя, в них заключена их горная суть – с белыми оползнями, расщелинами, трещинами и разломами, сыпучими склонами, длинными ребрами, которые торчат наружу, прокалывая пустоту.

Бертон лезет вверх, хватаясь руками за выступы. Скатываются камни; приклад ружья сухо стучит о скалу. Барнабо, оцепенев, пытается собраться с духом. Стоит ли рисковать жизнью? Но все-таки он тоже начинает подниматься и медленно карабкается вверх. Соскользнула нога. Однако он удержался, вцепившись в острый зубец; сердце колотится. «Ничего у меня не выйдет, это безнадежное, гиблое дело. Так я и знал».

Да, он сейчас скажет Бертону, что ему нехорошо или что они взяли неверный курс, но признаться в том, что он, Барнабо, трусит, – невозможно. По ногам пробегает дрожь, совсем рядом летят вниз, в пустоту, крупные скальные обломки – их падение долгое и молчаливое, а потом они разбиваются со стуком где-то внизу. Пахнет порохом и стрельбой.

Бертон и Барнабо взобрались на плоский уступ, в который бьет солнце. Над ними нависает громадная растрескавшаяся плита, а еще выше – скальный отросток, похожий на каминную трубу, которая выросла над обрывом.

– Послушай, Бертон, мы ведь сбились с пути и лезем совсем не туда. Пожалуй, лучше вернуться.

– Ерунда, отсюда до вершины рукой подать. Ты возьми да сними башмаки, тогда ноги