Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

ожидания, не встретила сочувствия, Либлинг стал носиться с мыслью учредить институт, который должен был носить прекрасное наименование «Материнское молоко» и предназначался для искусственного разведения кормилиц, причем Либлинг исходил из мысли, что для удовлетворения потребностей современного общества эту ценную категорию девушек следует значительно расширить. К несчастью, полиция помешала осуществлению столь человеколюбивого начинания. Затем Либлинг пустился в различные аферы, правда, капитал его все таял, зато вывозило нравственное начало, пока, наконец, обстоятельства не принудили его всецело отдаться сионизму. Этим он добился полного признания и положения.

— А денег?

— Где положение, там и деньги. Вы этого не знали? Ведь Либлинг — доверенное лицо Туркхеймера. В дипломатических и чисто житейских вопросах он то же, что Блош в деловых. Хочет ли Туркхеймер расстаться со старой любовницей, или приобрести для какого-нибудь экзотического принца либо тайного советника мундштук, осыпанный бриллиантами, — Либлинг тут как тут. Высоконравственная натура помогает в самых щекотливых положениях. Это он обставил палаццо на Гильдебранд-штрассе, он открыл Клаудиуса Мертенса; он вечно в погоне за чем-нибудь новым. Дамы советуются с ним даже по части туалетов, он на все руки мастер. Странно, Либлинг живет припеваючи, и все же Туркхеймер тратит вполовину меньше прежнего. Он сам говорит.

— Ну, стало быть, все довольны.

— В Земле обетованной всегда все довольны, — заявил Кафлиш. Собственное красноречие опьяняло его; исполненный доброжелательства, он еще ближе подсел к Андреасу, хлопнул его по плечу и сказал: — Знаете ли, сегодня выдался такой удачный денек. Что, если нам еще немного потолковать?

Когда они спускались по лестнице, он торжественно заявил:

— Приглашаю вас закусить вместе.

На улице он продолжал свои разъяснения:

— Сейчас у нас как раз свистопляска с акционерным обществом «Техасские Золотые Трясины», на которых зарабатывают чудовищные суммы. За кулисами и тут орудует Туркхеймер, только пока еще неизвестно как. Мы все, сотрудники «Ночного курьера», принимаем в этом участие и просто купаемся в золоте.

И, не обращая внимания на прохожих, он начал делать плавательные движения.

— Раз вы сейчас при деньгах, — сказал Андреас, — вы все-таки, может быть, отдали бы мне сто марок?

— Чего ради? — весело воскликнул Кафлиш. — Бросьте вы это. А вот вкусным ужином я вас угощу. Что вы скажете о Гиллере?

От Гиллера они отправились к Ренцу, потом к Кемпинскому, где пили портер с шампанским, затем в кафе Кек, а затем со спутницей, которую подцепил Кафлиш, в погребок к Лукасу Больсу. Когда около трех часов утра журналист, прислонясь к уличному фонарю, обнимал на прощание своего приятеля, он с трудом выговорил:

— За сегодняшний вечер вы обошлись мне, дорогуша, гораздо больше ста марок. Ничего, вы дороже стоите. Ну, разве я не честный человек? Подумаешь, фокус какой, все мы люди честные!

X

Удовольствие видеть людей насквозь

Весь следующий день у Андреаса была тяжелая голова, он нервничал, поджидая Адельгейду, и будущее представлялось ему в мрачном свете. Она пришла только день спустя, лицо ее светилось застенчивой радостью, которую она не решалась высказать.

— Подумай только, — сказала она, крепко прижавшись щекой к его щеке, — как я волновалась.

— Волновалась?

— Да, все из-за твоих денег.

— А!

Он совсем позабыл об этом и теперь опять рассердился.

— Ты ведь хотела приобрести для меня туалетный столик.

— Столик. Ах, да… — Она не сразу припомнила. — Да, столик оказался уже проданным, а другого подходящего не было. Знаешь, душенька, когда дело касается тебя, я разборчива. Вот я и подумала, нельзя ли найти лучшее применение для твоих ста марок.

— Ну, и?.. — недоверчиво протянул Андреас.

Но она набралась храбрости и залпом выложила, словно выучила наизусть.

— И, наконец, я придумала, сперва, разумеется, тщательно все взвесив. Потому что ведь это большой риск, и деньги могли пропасть. Так вот — я отдала их Туркхеймеру.

— Туркхеймеру?

— Да, Туркхеймеру. Я иногда даю ему свои деньги, когда у меня остаются лишние. Он играет ими на бирже. Бывает, я выигрываю, бывает, теряю. Так вот я приложила твои сто марок и попросила приобрести для меня акции «Техасских Золотых Трясин». Они сейчас нарасхват.

— Знаю. На них чудовищно наживаются.

— Ну, вот видишь. Там как раз открыты новые месторождения. И сегодня акции настолько повысились, что я предпочла продать, знаешь, из предосторожности и чтобы сейчас же получить наличными.

Она пользовалась каждой паузой, чтобы осыпать быстрыми поцелуями его левое ухо.

— Можно было и не спешить, — сказал он с небрежным жестом.

— Так вот твоя кредитка принесла потомство. Разумеется, у тебя была только пятая часть акции, кроме того, ты мог все потерять. О, поэту такие вещи непонятны, он настолько выше их. С золотыми приисками всегда так, и Туркхеймер говорит, что Фридрих-Вильгельм Шмербрюхен, — он у них главный воротила, — рано или поздно обанкротится, но это строго между нами. А пока что «Техасские Золотые Трясины» бойко лезут вверх.

— Прекрасное название, — заметил Андреас. — Действительно, в трясине сплошь золото?

Адельгейда пожала плечами.

— Туркхеймер говорит, что над такими вещами нечего ломать голову. Техас так далеко отсюда. Но это была рискованная операция, поверь мне. Ты не представляешь себе, как иногда можно попасться. Я-то действую более или менее наверняка, по туркхеймеровским указаниям, и все же, знаешь, ты рисковал всеми деньгами.

Она все время твердила одно и то же и с нежной мольбой глядела на него. Достаточно, по ее мнению, разъяснив ему, какому риску он подвергался, она решилась, наконец, вытащить из муфты маленький кожаный бумажник. Робким, неуверенным движением повертела она его перед глазами Андреаса и, только когда он как будто привык к его виду, положила бумажник на краешек письменного стола. Андреас, слегка покраснев, глядел в сторону.

— Знакомство с тобой может оказаться опасным, — сказал он. — Если бы я лишился той маленькой суммы…

Но того, что его пугало, он не сказал. В течение нескольких недель ничто не нарушало согласия и задушевности их встреч. Самый важный вопрос был позади. Андреас приобрел верный доход, за который ему не приходилось краснеть. Биржевая игра давала достаточно для беспечной жизни. Вначале его, правда, удивляло, что какая-то сотня марок, доверенная им Адельгейде, за неделю превращалась в четыре или пять. Он углубился в чтение биржевых газет, но только запутался и вскоре отказался от понимания вещей, его недостойных, как неоднократно уверяла его возлюбленная. Теперь он успокоился на том, что с деловитой небрежностью опускал во внутренний карман пиджака выигранную на бирже сумму, которую она