Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

уверенной в себе. Непринужденно и весело отдавала приказания по дому, велела принести чай, развернуть дастархан. За чаем она открыто, не пряча глаза, смотрела на гостя, на мужа, разговаривала с ними о разных хозяйственных делах по зимнику. Кунанбай ласково называл ее Калмак - «Калмычкой». После чая он сказал ей:

- Калмак, дорогая, вели убрать все. Я хочу поговорить с Базаралы.

Нурганым без суеты выполнила просьбу мужа и, когда прислужница вышла с посудой на подносе, сама осталась в комнате, но села в стороне, по-мужски поджав ноги.

Кунанбай повел разгор спокойно, без всякого напряжения в голосе. Он говорил с Базаралы как с человеком, равным себе. Начал с того, что взывало к самолюбию джигита. «Они ведь позорят и тебя. Ты истинный джигит, ты гордый, дорожишь честью. А они что? Черное пятно на твоем честном имени. Ты ведь не станешь их защищать, и я знаю, что у тебя нет для них оправдания. Что ответишь мне?»

Базаралы с ответом не задержался.

Пристально глядя в лицо Кунанбаю, он отвечал немногословно, но с большим достоинством, ясно и красноречиво: «Да, я приехал, но не для того, чтобы защищать грабителей. Я сам давно осудил и порвал с ними. Балагаз мой родной брат, отец у нас один, но наши пастбища разные. Мы решили не встречаться друг с другом в этой жизни».

От горячего чая лицо у Базаралы разрумянилось, глаза весело заискрились, как в его самые добрые, беззаботные дни. И он предстал сейчас во всей притягательности своей мужественной красоты. В его осанке, в богатырском размахе плеч, в могучей ширине его груди и мощном кряжистом стане - во всем его мужественном обличии нет и не может быть хоть чего-нибудь, напоминающего о робости, подобострастии. Но при всем этом удивительно смотрелись его небольшие руки - с тонкими, белыми, гибкими пальцами музыканта.

Кунанбаю, дожившему до своих лет, еще никогда не приходилось встречаться и разговаривать с джигитом из рода То-быкты, который был бы столь непринужденным и свободным в обращении с ним. Кунанбай искренне расположился к гостю и про себя восхищался им.

И все же, в текущем разговоре Кунанбай не мог не бросить в его сторону легкого упрека:

- Уа, коли осуждаешь воров, помоги их поймать!

На что у Базаралы был ответ:

- Я обвиняю их, это так. Но что за причина, заставишая людей пойти на грабеж и разбой? Джут всему причина, вот где корень зла. К этому еще добавляется одна великая несправедливость, которая кочует среди наших родичей. Кому-то из них, пускай даже из самых уважаемых и старших, достается все, а другим, сидящим поодаль от тора, ничего. К чему это может привести в конце концов? Вот, взять джут и все муки и беды от него. Уважаемым и старшим, имевшим много скота, удалось спастись, они выжили, хотя и похудели немного. А тем, которым и прежде приходилось затягивать пояса на тощих поясах, худеть дальше уже стало некуда, осталось только умереть! И, надеясь на одну милость Аллаха, они, словно малые дети, стали проливать горючие слезы! Так есть ли хоть одна душа, которая задумалась бы над всем этим? Есть ли в нашем народе арыс великий, который пожалел бы их, готов был бы разделить с народом его мучения? Я приехал к вам с единственной целью - из своих уст задать вам этот вопрос и уяснить для себя, с вашей помощью, конечно, - есть ли на это ответ?

Хозяину не понравилось, что, не ответив на заданный им вопрос, гость выставил встречный. Кунанбай смотрел единственным своим глазом - уже не очень приветливо - на Базаралы.

Глухо загудевшим, осевшим голосом он стал отвечать джигиту избитыми, далеко не новыми в этом мире словами: «Воля Всевышнего... предначертание судьбы... джут приходит не по воле человека... винить некого. Разве состоятельные не оказывают помощи бедным по мере своих возможностей? А ведь всех голодных не накормишь. Достойного человека красит терпение, сдержанность. Не следует роптать на волю Всевышнего. смиренно надо принимать все. Кудай все видит...»

Но Базаралы не смутили все эти слова, тем более не остановили - «воля Всевышнего», «Кудай все видит» - притом что народ, оказывается, бедствует по его «воле». А если бы люди, считающие себя отцами народа, помогли ему, накормили бы людей? Вместо того чтобы все отсылать к Всевышнему и говорить о покорности перед ним? Может, бедным лучше живыми лечь в могилу, бормоча, что такова воля Божия?

Теперь, после таких слов гостя, Кунанбай счел для себя недостойным продолжать разговор с джигитом. Он только мрачно насупил брови, сверкнул глазом и решительно закончил:

- Теперь моя совесть чиста перед тобой. Выходит, что впредь между нами встанет вражда. На свою беду, Балагаз и Абылгазы собирают над своей головой грозовые тучи. Кончат они плохо. И ты остерегайся. Когда это произойдет, не говори мне, что я не предупреждал.

Разговор был закончен. Базаралы, прежде чем встать, сказал:

- У меня нет никаких дел с Балагазом. Что будет с ним, то пусть и будет. Не о нем речь. А вот вы - всю жизнь словом и делом загоняете людей в страх, все силы свои тратите на это! А народ тратит все свои силы, чтобы угодить вам и смягчить ваше отношение к себе. И все тщетно! Видно, вам с народом никогда не сойтись добром. И нам с вами не сойтись. Судьба бросила между нами одно лишь поле раздоров. - Так сказал Базаралы и надел тымак на голову.

Его последние слова остались без ответа. Он встал, учтиво простился и неторопливо направился к выходу. Нурганым и Ку-нанбай провожали его взглядом. Сдержанный, сосредоточенный и спокойный, Базаралы вышел, не проявив никакого смятения или смущения.

Кунанбай продолжал смотреть на закрывшуюся дверь, за которой исчез Базаралы. Затем сказал, обратившись к Нурга-ным:

- Славный Базаралы! Какой красивый джигит, как могуч духом! Нет другого такого в наших краях! Думается, что душа у него полна сокровенного света. Иншалла! Только почему судьба судила ему родиться от этого короткорукого Каумена!

Так сказал Кунанбай, одновременно выражая в своих словах и восхищение, и зависть, и какое-то невольное сожаление...

Нурганым весь разговор прослушала с огромным интересом и вниманием. Доводы Базаралы для нее были убедительны. А только что произнесенные слова ее мужа пробудили таившийся в ней большой, искренний интерес к этому красивому батыру. Из зависти и восхищения, выраженных Кунанбаем к Базаралы, сердце молодой женщины выбрало восхищение. И встрепенулось, и сладко заволновалось.