Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

его подозрения переросли в уверенность, что мы совершили какое-то злодейство. Тем временем свет в доме погас, все уличные фасады погрузились во тьму; мы никак не могли объяснить, откуда взялись эти никем не охраняемые сундуки, и, верно, не было на свете двоих невиновных, застигнутых в более подозрительных обстоятельствах.

– Откуда у вас эти вещи? – осведомился полицейский, направив луч фонаря прямо в лицо моему спутнику.

– Из этого дома, откуда же еще, – отвечал тот, поспешно взваливая один сундук на плечо.

Полицейский свистнул и обернулся на темные окна, потом шагнул к двери, словно желая постучаться, а такой поворот событий неминуемо грозил для нас катастрофой, однако, заметив, что мы уже спешим к пролетке, сгибаясь под тяжестью двойной ноши, передумал и последовал за нами.

– Ради бога, – прошептал мой спутник, – скажите мне, куда ехать.

– Куда угодно, – в страхе отвечала я. – Мне все равно. Куда хотите.

Так и случилось, что, когда сундуки благополучно загрузили, а я села в кеб, мой спаситель громко и отчетливо приказал ехать по тому адресу, где сейчас пребываем мы с вами. Я заметила, что полицейский был поражен. Он явно не ожидал, что мы направимся в квартал столь уединенный и столь аристократический. Тем не менее он записал номер кеба и с решительным видом на протяжении нескольких минут что-то шептал кучеру на ухо.

– Что он мог сказать? – ахнула я, как только пролетка тронулась.

– Могу себе представить, – откликнулся мой рыцарь, – и уверяю вас, что теперь мы обречены ехать по адресу, который я назвал, ведь, если мы рискнем по пути изменить пункт назначения, извозчик отвезет нас прямиком в полицейский участок. Позвольте сделать вам комплимент, вам свойственно удивительное присутствие духа, – добавил он. – Вот я, мне кажется, никогда в жизни так не пугался.

Однако присутствие духа, которым он столь не по праву восторгался, изменило мне настолько, что я не в силах была выдавить из себя ни слова, и далее мы ехали в совершенном молчании. Когда мы прибыли на место, молодой джентльмен вышел из пролетки, открыл дверь дома общим ключом, как хозяин, приказал извозчику отнести сундуки в холл и отпустил его, хорошо заплатив. Потом он провел меня в столовую, убранство которой почти не отличалось от нынешнего, однако носило признаки холостяцкой неряшливости, поспешил налить бокал вина и настоял, чтобы я его выпила. Как только ко мне вернулся голос, я воскликнула:

– Ради бога, где я?!

Он сказал мне, что я у него дома, чему он очень рад, и что для начала мне надлежит отдохнуть и успокоиться. Во время этого короткого монолога он налил мне еще вина, в чем я очень и очень нуждалась, ибо пребывала на грани обморока и у меня вот-вот могла сделаться истерика. Потом он сел у камина, снова закурил сигару и какое-то время с любопытством разглядывал меня, а затем спросил:

– А теперь, когда вы несколько пришли в себя, не будете ли вы столь любезны объяснить мне, соучастником какого преступления я только что сделался? Кто вы – убийца, контрабандистка, воровка или всего-навсего безобидная мошенница, тайно съехавшая с квартиры ночью, чтобы не заплатить?

Меня уже и так повергла в шок его фамильярность, когда он, не спрашивая у меня разрешения, закурил сигару, ведь я не забыла ту, что он выбросил раньше, при нашей первой встрече, а теперь, услышав эту череду оскорблений, преисполнилась решимости вновь завоевать его уважение. Мнение обо мне мира я до сего дня последовательно презирала, однако уже начала несколько дорожить хорошим отношением ко мне моего хозяина. Начав было в патетическом ключе, но затем воспрянув духом, развеселившись и перейдя к своей обычной живости и юмору, я бегло изложила обстоятельства своего рождения, бегства и последовавших затем злоключений. Он выслушал меня до конца молча и все это время курил с мрачным видом.

– Мисс Фэншоу, – сказал он, когда я завершила свое повествование, – вы самое комичное и вместе с тем самое очаровательное создание, и мне не остается ничего иного, кроме как завтра утром отправиться к вашей квартирной хозяйке и удовлетворить все ее требования.

– Вы совершенно превратно толкуете мое доверие, – отвечала я, – и если бы вы хоть сколько-то щадили мою репутацию, то поняли бы, что я не могу принять от вас денег.

– Ваша квартирная хозяйка, без сомнения, не будет столь щепетильна, – возразил он, – к тому же я совсем не исключаю, что еще смогу убедить даже вас, несмотря на всю вашу нынешнюю непреклонность. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели на меня одновременно критически и снисходительно. Меня зовут Генри Лаксмор, я второй сын лорда Саутуорка. Мой доход составляет девять тысяч фунтов в год, я владею домом, где мы сейчас находимся, и еще семью в лучших кварталах города. Полагаю, в моей внешности нет ничего отталкивающего, а что касается моего характера, то вы видели, как я преодолеваю трудности. Думаю, вы – самое оригинальное существо на свете; нет нужды говорить вам – вы и без меня это прекрасно знаете, – что вы восхитительно хороши собой, и мне более нечего добавить, разве только что, как бы глупо это ни показалось, я уже до безумия влюблен в вас.

– Сэр, – произнесла я, – я уже приготовилась к тому, что обо мне составят ложное мнение, но, пока я по-прежнему пользуюсь вашим гостеприимством и остаюсь вашей гостьей, одно это должно было бы удержать вас от оскорблений.

– Простите меня, – проговорил он, – я предлагаю вам выйти за меня замуж.

И с этими словами, откинувшись на спинку кресла, он снова закурил сигару.

Признаюсь, я была смущена этим предложением, не только совершенно неожиданным, но сделанным в выражениях столь странных. Однако он умел добиваться своего, ведь он был не только пригож, но и очаровывал своим хладнокровием и уверенностью в себе; коротко говоря, спустя две недели я стала женой достопочтенного Генри Лаксмора.

Около двадцати лет я прожила в почти ничем не нарушаемом покое и безмятежности. У моего Генри водились свои слабости; дважды я была вынуждена бежать из его дома, но оба раза наша размолвка длилась недолго, ибо, хотя он и отличался раздражительностью и вспыльчивостью, по природе своей в глубине души был незлопамятен, смирен и кроток, и, несмотря на все его недостатки, я нежно его любила. В конце концов он оставил меня; и такова власть самообмана, столь странны причуды умирающих, что на смертном одре он с последним вздохом заверил меня, что прощает мне мой буйный нрав!

В нашем союзе родилось всего одно дитя, дочь Клара. Она и вправду