Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

изысканного холодного ужина. Двое джентльменов завершили свою трапезу и сейчас наслаждались сигарами и ликером мараскино, а на серебряной спиртовке тем временем готовился на восточный манер кофе, распространявший самый соблазнительный аромат. Оба они, как и человек в буфетной, казалось, напряженно к чему-то прислушивались, а на лице второго я, возможно, различила плохо скрываемый страх. Впрочем, как ни странно, когда они заговорили, оказалось, что они поменялись ролями.

– Уверяю вас, – промолвил джентльмен постарше, – я слышал не только стук двери, но и чьи-то очень осторожные шаги.

– Ваше высочество наверняка ошиблись, – отвечал другой. – Я одарен самым острым слухом и могу поклясться, что даже мышь здесь не прошуршала.

Однако бледность и исказившиеся черты совершенно не соответствовали смыслу его речи.

Его высочество (в ком я, конечно, без труда узнала принца Флоризеля) на миг устремил взгляд на своего товарища, и, хотя облик его высочества нисколько не утратил спокойствия и невозмутимости, я поняла, что он отнюдь не обманут.

– Что ж, оставим эту тему, – произнес он. – А теперь, когда я с готовностью объяснил вам чувства, которыми руководствуюсь, позвольте попросить вас, сэр, выполнить ваше обещание и ответить откровенностью на откровенность.

– Я выслушал вас с большим интересом, – отвечал другой.

– С исключительным терпением, – вежливо добавил принц.

– Да, ваше высочество, и с неожиданной симпатией, – промолвил молодой человек. – Я и сам не знаю, как описать внезапно произошедшую во мне перемену. Вынужден предположить, что вы обладаете волшебным даром, обаянием, перед которым не в силах устоять даже ваши враги.

Он бросил взгляд на часы на каминной полке и явственно побледнел.

– Уже так поздно! – воскликнул он. – Ваше высочество, Господь ведает, что я говорю совершенно искренне, пока не поздно, покиньте этот дом!

Принц еще раз посмотрел на своего собеседника, а потом очень неторопливо стряхнул пепел со своей сигары.

– Весьма странное замечание, – сказал он, – и, à propos de bottes[23], я никогда не докуриваю сигару после того, как упал пепел; чары рассеиваются, душа аромата отлетает, остается один труп табака, и я взял себе за правило выбрасывать эту бренную оболочку и выбирать другую.

И он поступил согласно собственному принципу.

– Не шутите с моим предостережением, внемлите моему призыву, – снова начал молодой человек дрожащим от волнения голосом, – умоляя вас уйти, я пожертвовал своей честью и подверг себя смертельному риску. Уходите сейчас же, не теряя ни минуты, и, если в вас есть хоть капля сочувствия к молодому человеку, воистину самым жалким образом обманутому, но не вовсе лишенному благородства, уходите, не оглядываясь.

– Сэр, – отвечал принц, – я прибыл сюда, полагаясь на вашу честь; клянусь вам своей собственной честью, что буду и далее рассчитывать на это ручательство. Кофе готов; боюсь, мне снова придется вас побеспокоить. – И он вежливым жестом словно бы пригласил своего собеседника разлить кофе.

Несчастный молодой человек встал со своего места.

– Заклинаю вас всем святым, – воскликнул он, – если не жалеете себя, смилуйтесь хоть надо мною и уходите, пока не поздно!

– Сэр, – возразил принц, – я не легко поддаюсь страху, а если у меня есть недостаток, в котором я не могу не признаться, то это любопытство. Вы прибегаете к неверным средствам, чтобы заставить меня покинуть этот дом, где я принимаю вас, взяв на себя роль хозяина, и позвольте мне добавить, молодой человек, что если нам и угрожает смертельная опасность, то это ваших рук дело, а не моих.

– Увы, принц, вы и сами не знаете, на что меня обрекаете! – воскликнул тот. – Но по крайней мере, я не буду к этому причастен.

И с этими словами он запустил руку в карман, быстро извлек оттуда какой-то флакончик, проглотил его содержимое, тотчас же, пошатнувшись, откинулся назад, сбил свой стул и упал на пол. Принц бросился к своему гостю и остановился над ним, скорчившимся на ковре. Я услышала, как его высочество пробормотал:

– Бедняга, так и влекся к опасности, словно мотылек к огню! Увы, бедняга! Неужели нам опять придется гадать, что губительнее, слабость или злоба? И неужели сочувствие идеям, в которых, в сущности, нет ничего предосудительного, может закончиться для человека такой бесславной смертью?

К этому времени я распахнула дверь и вошла в комнату.

– Ваше высочество, – сказала я, – нет времени заниматься нравоучениями; если не замешкаемся, то, может быть, успеем спасти жизнь этому презренному исполнителю чужой воли; что же касается второго, то пусть он вас не тревожит, потому что он у меня сидит под надежным замком.

При моем появлении принц быстро обернулся и поглядел на меня без всякого страха, но со столь безграничным удивлением, что я чуть было не лишилась своего обычного самообладания.

– Сударыня, – воскликнул он наконец, – а вы-то, черт побери, кто такая?

Тем временем я бросилась к умирающему и уже опустилась рядом с ним на колени. Разумеется, я не знала, каким именно ядом он пытался лишить себя жизни, и потому была вынуждена перепробовать множество противоядий. На столе я нашла оливковое масло и уксус, ведь принц оказал молодому человеку честь, приготовив для него один из своих знаменитых салатов, и я влила умирающему в рот от четверти до полпинты и того, и другого, но явного эффекта эти средства не возымели. Затем я стала отпаивать его горячим кофе, которого оставалось еще примерно кварта.

– У вас нет молока? – осведомилась я.

– Боюсь, сударыня, – отвечал принц, – что молока-то я и не припас.

– Тогда мне понадобится соль, – сказала я. – Она подойдет как рвотное. Передайте мне соль.

– И может быть, еще горчицу? – спросил его высочество, протягивая мне на тарелке перемешанное содержимое различных солонок.

– Ах! – воскликнула я. – Отличная мысль! Приготовьте мне примерно полпинты горчицы, разбавив, чтобы можно было пить.

Не знаю, соль ли помогла, или горчица, или сочетание столь многих разрушительных субстанций, но как только последнее влили ему в горло, молодой страдалец тотчас же почувствовал облегчение.

– Вот, смотрите! – воскликнула я с простительным торжеством в голосе. – Я спасла ему жизнь!

– Однако, сударыня, – возразил принц, – под маской вашего милосердия может скрываться жестокость. Когда утрачена честь, продлевать жизнь по меньшей мере бессмысленно.

– Если бы вы вели жизнь столь же непостоянную и полную превратностей, какая выпала на долю мне, ваше высочество, – отвечала я, – то думали бы совершенно иначе. А вот я бы сказала, что после любого несчастья и бесчестья жить все равно стоит, вдруг завтрашний день что-нибудь да принесет утешительное?

– Вы говорите как женщина, сударыня, – промолвил принц, – и как женщина вы правы. Однако к мужчинам общество столь снисходительно, им дозволяется столь многое, а ожидают от них столь малого и