Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

как ваш шталмейстер. Однако теперь я начинаю раскаиваться в своем выборе, ведь высокопоставленных особ непрерывно осаждают всевозможные опасности, а я не хотела бы, чтобы сдаваемый мною дом подвергался этим рискам. Расторгните со мной договор аренды, и я сочту себя вашей должницей.

– Спешу признаться, сударыня, – отвечал его высочество, – что под маской полковника Джеральдина скрывался не кто иной, как я сам, и не могу не пожалеть, что оказался столь скверным жильцом.

– Ваше высочество, – откликнулась я, – преисполнившись самого искреннего восхищения вами как личностью, я все же не могу позволить своим чувствам вмешиваться в дела аренды. Впрочем, чтобы доказать вам, что в моей просьбе нет ничего личного, торжественно клянусь не пускать отныне в этот дом никаких жильцов.

– Сударыня, – произнес принц Флоризель, – вы защищаете свои интересы столь очаровательно, что вам невозможно отказать.

После этого мы разошлись. Молодой человек, все еще нетвердо державшийся на ногах, отправился на поиски своих пособников, других заговорщиков, а принц, с самой галантной предупредительностью, проводил меня до дверей моего отеля. На следующий день договор аренды был расторгнут, и с тех пор и до сего дня, хотя иногда я и раскаивалась в принятом решении, я не пускала в этот дом ни одного жильца.

Ненужный особняк (продолжение)

Как только пожилая леди окончила свой рассказ, Сомерсет поспешил осыпать ее комплиментами.

– Сударыня, – сказал он, – поведанная вами история не только занимательна, но и поучительна, и вы изложили ее с бесконечной живостью. Финал ее чрезвычайно потряс меня, ведь я некогда придерживался весьма либеральных убеждений и наверняка вступил бы в какое-нибудь тайное общество, если бы сумел найти хоть одно. Но весь ваш рассказ глубоко меня тронул, и я мог сочувствовать всевозможным вашим злоключениям, тем более что сам страдаю излишней вспыльчивостью и торопливостью.

– Не понимаю вас, – с некоторой раздражительностью произнесла миссис Лаксмор. – По-моему, вы превратно истолковали услышанное. Вы меня удивляете.

Сомерсет, встревоженный переменой в тоне и поведении пожилой леди, поспешил отказаться от своих слов.

– Дорогая миссис Лаксмор, мне кажется, вы неверно поняли мое замечание, – уверил ее он. – Мне свойственна некоторая преувеличенная горячность, и потому каждый раз, услышав о том, как вы страдали по вине лиц с подобным моему темпераментом, я испытывал угрызения совести.

– Что ж, хорошо, – отвечала пожилая леди. – Вы демонстрируете весьма уместное раскаяние. Сожалею, что с ним так редко приходится встречаться.

– Но какое же отношение вся эта история имеет ко мне? – снова осведомился молодой человек.

– Сейчас я к этому перейду, – пообещала пожилая дама. – Я уже упоминала о клятве, данной мною принцу Флоризелю, и к ней-то главным образом и сводится все дело. Я люблю скитальческую жизнь и, когда у меня нет судебных тяжб, обыкновенно езжу на воды куда-нибудь на континент: я никогда не страдала никакими серьезными болезнями, но я уже немолода и всегда наслаждаюсь, находясь в толпе. Что ж, коротко говоря, сейчас я собираюсь в Эвиан, а этот дом, который я должна освободить и не осмеливаюсь сдать внаем, превратился для меня в тяжкое бремя, он связывает меня по рукам, и я намерена избавиться от хлопот и в придачу оказать вам большую услугу, одолжив вам его как есть, со всей обстановкой. Эта мысль внезапно пришла мне в голову, она показалась мне очень забавной, и я уверена, что у моих родных, если они когда-нибудь об этом услышат, мое решение вызовет живейшую досаду. Вот, возьмите ключ, а когда придете сюда завтра, в два часа пополудни, не обнаружите здесь ни меня, ни кошек, и никто не помешает вам предъявить на этот дом свои права.

С этими словами пожилая леди поднялась, словно бы желая показать гостю, что прием окончен, но Сомерсет, ошеломленно глядя на ключ, запротестовал.

– Дорогая миссис Лаксмор, – сказал он, – это чрезвычайно необычное предложение. Вы не знаете обо мне ничего, кроме того факта, что я проявил и дерзость, и трусость. Что, если я гнуснейший негодяй? Что, если я продам вашу мебель…

– Да пусть бы вы хоть взорвали этот дом пороховым зарядом! – воскликнула миссис Лаксмор. – Переубеждать меня бессмысленно. Я столь упряма и своевольна, что, ежели посетит меня мысль вполне ясная, то никакие побочные соображения меня более не волнуют. Довольно и того, что замысел этот меня забавляет. Вы можете поступать с домом, как вам вздумается: сдавать квартиры жильцам, превратить в отель, – я же обещаю предупредить вас за целый месяц до своего возвращения, а я всегда неукоснительно соблюдаю данные обещания.

Молодой человек хотел было снова запротестовать, но вдруг заметил, что лицо пожилой леди внезапно омрачилось.

– Если бы я заранее догадалась, что вы способны на неуважение! – воскликнула она.

– Сударыня, – произнес Сомерсет пылко, словно принося торжественную клятву, – сударыня, я принимаю ваше предложение. Пожалуйста, поймите, что я принимаю его с радостью и благодарностью.

– Что ж, хорошо, – отвечала миссис Лаксмор, – если я ошиблась, не будем более об этом говорить. А теперь, когда мы обо всем условились к взаимному удобству, до свидания.

И с этими словами, точно не давая Сомерсету времени раскаяться, она поспешно вывела его через входную дверь и оставила с ключом в руке на мостовой.

На следующий день, около назначенного часа, молодой человек отправился на площадь, которую я буду называть Голден-сквер, хотя на самом деле она носила иное имя. Чего ожидать, он и сам не знал, ведь человек может жить в мечтах, но совершенно растеряться от их воплощения. Он и без того уже ощутил какое-то робкое удивление, узрев особняк ясным днем, в лучах солнца, внушительный и прочный среди таких же внушительных и прочных своих соседей. Когда он с опаской вставил ключ в замочную скважину, входная дверь без усилий отворилась; он вошел в этот просторный дом, подобно почетному взломщику, и, провожаемый появившимся в пустых комнатах гулким эхом, быстро все осмотрел. Кошки, служанка, пожилая леди, всякие следы проживания за считаные часы исчезли, словно надпись, стертая с грифельной доски[25]. Переходя с этажа на этаж, он обнаружил, что дом весьма просторен, кухни обширны и оборудованы всем необходимым, комнат в доме много, они велики и удобны и что гостиная в особенности напоминает размерами королевский чертог и с изяществом обставлена. Хотя за стенами стоял день, теплый, мягкий и солнечный, с легким ветерком, прилетевшим из окрестностей Торки[26], в доме ощущался холодок, всегда воцаряющийся там, откуда ушла вся жизнь. Сколько хватало глаз, в доме господствовали пыль и тени, и молодой человек напрасно тщился уловить хоть какой-нибудь звук, кроме