Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

можно было изобразить в ней спокойные и приличные удовольствия семейной жизни: горящий камин, маленьких белокурых ангелочков и пыхтящий чайник, – но, с другой стороны, можно было (и он почти ощущал, что его музе более подходит этот выбор) живописать наслаждения несколько более вольного свойства или, попросту говоря, рай магометанина. Художник столь долго колебался, не в силах остановиться ни на одном варианте, что, еще не приняв окончательного решения, обдумал и завершил оба. С поистине отцовской нежностью, вошедшей в пословицу, он не мог расстаться ни с одним своим дитятей и в конце концов вознамерился выставлять их обоих, меняя через день. «Таким образом я адресую свою рекламу всем классам общества в равной мере», – подумал он.

Теперь оставалась только одна деталь: он сделал выбор, подкинув монетку, и волею судеб первым появился в окне особняка более затейливый из двух холстов. Сюжет его отличал необычайный полет фантазии, подпись к картине была сформулирована в самых выспренних выражениях, а палитра поражала яркостью и смелостью, и, если бы не некоторое несовершенство рисунка, ее можно было бы счесть образцом своего жанра. Впрочем, когда автор взглянул на картину со своего излюбленного наблюдательного пункта, прислонившись к садовым перилам на небольшом расстоянии от своей живописной работы, то она и в таком виде заставила его возвеселиться сердцем. «Я выбросил на ветер бесценный мотив! – воскликнул он. – И напишу на этот сюжет свою первую картину для выставки в Королевской академии».

Однако этим работам выпала судьба, совершенно не соответствующая их достоинствам. Действительно, у перил, ограждающих окна подвального этажа, время от времени собиралась толпа, но не для того, чтобы созерцать, а чтобы издеваться и глумиться, а те, кто, прочитав объявление, задавал еще какие-то вопросы, явно совершенно непристойно веселились. Более красочный из этих этюдов действительно ничем не привлек потенциальных нанимателей и, хотя и возымел отчасти успех того рода, что принято именовать скандальным, совершенно не оправдал возложенных на него надежд. Впрочем, на следующий день, когда Сомерсет выставил в окне вторую часть «диптиха», его взору предстал господин, всерьез осведомившийся о сдаваемых комнатах.

Судя по облику, это был джентльмен, он с трудом сдерживал смех и тщетно пытался говорить спокойным, ровным голосом.

– Прошу меня извинить, – произнес он, – но с какой целью вы вывесили это объявление?

– В свою очередь прошу извинить меня, – не без некоторой горячности парировал Сомерсет, – но его цель заявлена вполне недвусмысленно.

И, наученный теперь горьким опытом и опасаясь сделаться посмешищем, он приготовился было захлопнуть дверь, но тут джентльмен просунул в щель свою трость.

– Не спешите, прошу вас, – сказал он. – Если вы действительно сдаете внаем меблированные комнаты, то у вас на пороге потенциальный жилец, и я с превеликим удовольствием посмотрю их и обсужу с вами условия.

С радостно забившимся сердцем Сомерсет впустил посетителя, показал ему различные комнаты и, вновь обретя отчасти свое убедительное красноречие, описал во всех подробностях их привлекательные стороны. Более всего на джентльмена произвели впечатление размеры и изящная обстановка гостиной.

– Вот это мне бы очень и очень подошло, – промолвил он. – Сколько вы взяли бы с меня в неделю за этот этаж и следующий, над ним?

– Мне кажется, я не слишком завышу цену, попросив сто фунтов, – отвечал Сомерсет.

– Не может быть! – воскликнул джентльмен.

– Что ж, – тотчас пошел на попятную Сомерсет, – тогда пятьдесят.

Джентльмен воззрился на него с удивлением.

– В своих запросах вы проявляете довольно странную уступчивость, – заметил он. – А что, если я тоже стану руководствоваться вашим принципом деления и предложу двадцать пять?

– Согласен! – воскликнул Сомерсет, а потом, охваченный внезапным смущением, добавил: – Видите ли, мне все это досталось даром.

– В самом деле? – спросил незнакомец, все это время глядевший на Сомерсета с растущим удивлением. – Значит, обойдемся без приплат?

– П-п-полагаю, да, – заикаясь, выдавил из себя содержатель меблированных комнат.

– В стоимость включена уборка? – продолжал наседать джентльмен.

– Уборка? – возмутился Сомерсет. – Вы что же, хотите, чтобы я выносил за вами помои?

Джентльмен устремил на него взгляд, исполненный дружеского сочувствия.

– Послушайте, приятель, – сказал он, – вот вам мой совет: бросьте это дело.

С этими словами он надел шляпу и отправился восвояси.

Это унизительное разочарование произвело на автора этюдов самое сильное впечатление, и он со стыдом начал расставаться с наиболее наивными из числа своих иллюзий. Сначала одно, а затем и другое из его великих произведений искусства были признаны негодными, убраны с окна и изгнаны в столовую, где им отныне полагалось служить украшением дотоле пустых стен. Их место заняла копия первоначального объявления, составленного в куда более мягких и деликатных выражениях, к которому он присовокупил еще одну коротенькую строку, написанную очень крупными буквами: «Уборка в стоимость не включена». Тем временем он едва ли не впал в уныние, настолько, насколько это было возможно при его характере, подавленный и провалом своего блестящего плана, и жалким и позорным окончанием последней беседы с потенциальным жильцом, и слепотой публики, не сумевшей оценить по достоинству два его этюда.

Прошло, пожалуй, не менее недели, как вдруг его вывел из задумчивости стук дверного кольца. Джентльмен, судя по виду, иностранец, с военной выправкой, но гладко выбритый и в мягкой шляпе, в самых вежливых выражениях пожелал осмотреть сдаваемые внаем комнаты. Он объяснил, что у него есть друг, джентльмен слабого здоровья, который мечтает о жизни тихой и уединенной, не нарушаемой шумом и суетой, которая царит обыкновенно в меблированных комнатах.

– Мое внимание особенно привлекло необычное условие, включенное в это объявление, – продолжал он. – Именно такое пристанище и искал мистер Джонс.

А вы сами, сэр, – осведомился джентльмен, пристально глядя Сомерсету в лицо, – представитель свободной профессии?

– Я художник, – небрежно бросил молодой человек.

– А это, – заметил незнакомец, проходя вслед за Сомерсетом мимо открытой двери в столовую и на миг заглянув внутрь, – ваши работы. Очень любопытно.

И он снова и еще более пристально воззрился на молодого человека.

Сомерсет, чувствуя, что краснеет от смущения, тем более поспешил провести посетителя наверх и показать сдаваемые внаем комнаты.

– Отлично, – произнес незнакомец, выглянув из окна во двор. – А что там дальше, конюшни? Очень хорошо. Что ж, сэр, смотрите. Мой друг наймет у вас этаж с гостиными; спать он будет в гостиной окнами во двор; его сиделка, почтенная вдова-ирландка, будет неусыпно заботиться о нем и займет мансарду; он будет платить вам кругленькую сумму, десять долларов в неделю, а вы, со своей стороны, обещаете не брать других жильцов. Мне кажется, условия честные.

Сомерсет не находил слов, чтобы выразить свою радость и благодарность.

– Договорились, – промолвил его собеседник, – а чтобы избавить