Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

заведенным порядком, разве что сиделка чаще обычного наведывалась за угол площади и еще до наступления вечера стала несколько нетвердо держаться на ногах и говорить несколько невнятно. Впрочем, вскоре после шести из-за сада вышла очень красивая и изящно одетая молодая женщина, остановилась в некотором отдалении от Ненужного Особняка и довольно долго, с частыми вздохами, созерцала его фасад. Дом на Голден-сквер она таким образом разглядывала издали не впервые, подобно нашим общим прародителям у врат Эдема, и молодой человек уже имел случай отметить прелестную стройность ее стана и сделаться мишенью ее взора, выпущенного из-под густых ресниц, подобно смертоносной стреле. Он мысленно приветствовал ее появление, предвкушая приятнейшее зрелище, и придвинулся поближе к окну, чтобы насладиться им вполне. Каково же было его удивление, когда она, словно с видимым усилием, приблизилась, поднялась по ступенькам и тихонько постучала в дверь! Он поспешил отворить, опережая ирландку-сиделку, которая, может быть, и не спала, и с радостью встретил очаровательную гостью лично.

Она спросила мистера Джонса, а потом, без всякого перехода, осведомилась у молодого человека, не он ли распоряжается всем в доме (и с этими словами, кажется, едва заметно улыбнулась), «потому что, – добавила она, – если это так, я хотела бы осмотреть некоторые из не сданных внаем комнат».

Сомерсет сказал ей, что обещал не принимать других жильцов, но она заверила его, что это не важно, ведь в особняке поселятся друзья мистера Джонса.

– И давайте начнем с этой комнаты, – продолжала она, внезапно двинувшись к двери столовой.

Сомерсет не успел преградить ей дорогу, а может быть, не нашел в себе смелости хотя бы попытаться.

– Ах! – вырвалось у нее, когда она застыла на пороге. – Как здесь все изменилось!

– Сударыня, – воскликнул молодой человек, – с того мгновения, как вы вошли сюда, это я должен так говорить.

Она приняла этот банальный комплимент, скромно и вместе с тем самоуверенно потупив взор, и, грациозным жестом приподняв платье, стала обходить усыпанные мусором комнаты, то с улыбкой, то со вздохом обозревая открывающиеся в них чудеса. Когда она дошла до этюдов, глаза у нее засияли, щеки залил румянец, и прерывающимся голосом она выразила свой восторг по поводу их художественных достоинств. Она похвалила эффектную композицию альпийской горки, а спальней, куда Сомерсет тщетно пытался ее не пустить, принялась откровенно восхищаться. «Какая простота, безыскусность и мужественность! – воскликнула она. – И никакой изнеженной опрятности, столь отвратительной в мужчине!» Тотчас после этого, прежде чем он успел открыть рот, она заявила, что знает, куда идти, и не будет более его беспокоить, распрощалась с ним, мило улыбнувшись, и поднялась по лестнице одна.

Более чем на час уединилась молодая леди с мистером Джонсом, а потом, когда окончательно наступила ночь, они ушли вместе. Таким образом, впервые со дня приезда жильца Сомерсет остался в доме наедине с вдовой-ирландкой и, не теряя времени более, чем предписывалось правилами приличия, вышел на площадку у подножия лестницы и окликнул ее по имени. Она немедленно явилась на зов, улыбаясь слабой кривой улыбкой и кивая, а когда молодой человек вежливо предложил познакомить ее с жемчужинами его искусства, поклялась, что не может и вообразить большего удовольствия, ведь, хотя никогда не переступала его порог, она часто рассматривала его картины через открытую дверь. Войдя в столовую и увидев бутылку и два стакана, она тотчас же приготовилась выразить благожелательное суждение, а едва осмотрев и похвалив картины, с легкостью согласилась выпить в обществе художника стаканчик. «Мое вам почтение, – сказала она, – и до чего же радостно видеть в таком ужасном доме джентльмена вроде вас, самого что ни на есть любезного и обходящегося без лишних церемоний, да еще хорошего художника, уж как пить дать». После одного стакана, предваряемого этой приятной речью, она, разумеется, не стала возражать против второго, к третьему стакану Сомерсет уже был избавлен от необходимости притворяться, будто составляет ей компанию, а четвертый она попросила сама. «И то сказать, – пожаловалась она, – со всеми этими часами да химикатами без капельки спиртного жизнь такую и не вынесешь. Вы сами видели, даже Мак-Гуайр умолял налить ему стаканчик. Да и сам-то, ежели случится ему совсем приуныть, как пойдет у него неудача за неудачей, так хоть он уж на что умеренный, почти что трезвенник, да и то виски попросит. И позвольте вас поблагодарить за глоточек виски, хоть немножко нервы успокоить». Вскоре после этого она со слезами принялась пересказывать распоряжения, сделанные ее мужем на смертном одре, и сетовать на ничтожные размеры наследства, которое он ей оставил. Потом она объявила, что да, она точно слышала, что ее зовет «хозяин», вскочила на ноги, пошатнулась, врезавшись в альпийскую горку, предназначенную для составления натюрмортов, и, преклонив голову на омара, тотчас же задремала, оглушительно захрапев.

Сомерсет, не теряя времени, взбежал по лестнице на второй этаж и распахнул дверь гостиной, ярко освещенной несколькими лампами. Это было величественное помещение, тремя высокими окнами выходившее на площадь и соединенное с соседней комнатой двумя широкими раздвижными дверями; оно имело весьма внушительные размеры, было оклеено обоями цвета морской волны, обставлено мебелью, обитой нежно-голубым бархатом, а украшением его служила каминная полка из наборного, разных оттенков, мрамора. Именно такой запомнил комнату Сомерсет; та же, что предстала теперь его взору, изменилась почти до неузнаваемости: мебель в ней была обтянута пестрым ситцем, стены оклеены обоями приглушенно-розового тона, а еще ее облик оживляли занавешенные ниши по меньшей мере семи окон. Ему показалось, будто он, сам того не заметив, случайно забрел в соседний дом. Спустя минуту, охватив взглядом эти более или менее привлекательные перемены, он перевел глаза ниже, на многочисленные предметы, разбросанные в беспорядке по полу. Здесь были затворы разобранных пистолетов, часы и часовые механизмы в различной степени разрушения, иные еще деловито тикающие, иные разъятые на мелкие детали, а также множество оплетенных бутылей для хранения кислоты, склянок, мензурок и сосудов, плотницкий верстак и лабораторный стол.

Гостиная окнами во двор, куда затем перешел Сомерсет, тоже подверглась изменениям. Ее превратили в точное подобие обычной спальни в меблированных комнатах: кровать под зеленым пологом занимала один угол, а окно загораживали бильярдный стол и зеркало. Далее внимание молодого человека привлекла дверь в маленький чуланчик, и он, зажегши спичку, распахнул ее и вошел. На столе были аккуратно разложены несколько париков и бород, вдоль стен зачем-то развешаны самым нелепым образом, точно выставленные на продажу, костюмы, сюртуки и пальто, а среди последних особенно выделялась большая шуба из чрезвычайно ценного котикового меха. И тут молодого человека осенило: это