Сеньора - Жозе де Аленкар

за пышной зеленью кустарника. Раздвинув ветки, он через решетку посмотрел на улицу, пытаясь понять, откуда доносится шум. Возможно, он опасался, что за ним кто-то наблюдает, или же просто поддался праздному любопытству, которое может овладеть человеком, если он, пережив жестокое потрясение, не имеет возможности заняться каждодневными делами.

Бродячий торговец, снявший свой ящик, который он носил через плечо, сидел на земле, прислонившись спиной к решетке забора, и считал выручку и товар. Может быть, он так рано вышел, чтобы больше продать за день, или, что вероятнее, уже возвращался домой, проведя ночь на каком-нибудь постоялом дворе.

Привязанные к откинутой крышке ящика товары привлекли внимание Сейшаса. Он подался вперед, желая позвать торговца, но тотчас отпрянул от решетки. Подобный поступок показался ему неосмотрительным, и он не стал совершать его, вовремя прислушавшись к разуму.

Однако через некоторое время Сейшас преодолел свою брезгливость. Окинув улицу внимательным взглядом и убедившись, что она пуста, он, не решаясь окликнуть торговца, протянул руку через решетку и похлопал его по плечу.

– Chi va?[36] – воскликнул торговец, оборачиваясь.

Он не видел Сейшаса, скрытого за листвой, но заметил купюру в два мильрейса, которая покачивалась у него над головой и казалась ему куда более приятной на вид, чем лицо какого-либо покупателя.

– Гребень и зубную щетку, – протараторил Сейшас. – Скорее!

– Questo?[37] – спросил торговец, снимая с крышки ящика гребень из рога буйвола.

– Любые. Быстро!

Передав ему товар, торговец взял купюру и хотел дать сдачу, но понял, что покупатель скрылся.

– Che birbone![38]

Торговец решил, что так разбрасываться деньгами может только тот, кто их украл, поэтому, собрав вещи, поспешил уйти восвояси, опасаясь возможных неприятностей.

Тем временем Сейшас вернулся в свои покои, куда стремился попасть как можно быстрее, поскольку не желал, чтобы кто-нибудь заметил его в саду в столь ранний час. Однако опасения эти были напрасны: ничто в доме не говорило о том, что начался новый день. Вероятно, все еще спали, отдыхая после свадебных торжеств.

Подумав так, Сейшас вспомнил, в каком расположении духа была Аурелия, когда он оставил ее одну накануне вечером, и задался вопросом, как она провела эту ужасную длинную ночь. Он предположил, что она, должно быть, упивалась ликованием, которое принесла ей жестокая месть, а затем, пресытившись этим чувством, уснула, теша свое самолюбие.

Если бы, проходя по саду, он случайно заглянул в окна комнаты, где находилась Аурелия, может быть, ему удалось бы отчасти удовлетворить свое любопытство. За одной из светлых прозрачных муслиновых штор виднелся ее изящный силуэт.

Солнце стояло уже высоко, когда Сейшас услышал, как кто-то пытается повернуть ручку двери, ведущей в его комнату. Это был слуга, который пришел, чтобы подготовить все необходимое для утреннего туалета. Поняв, что дверь заперта и посчитав неделикатным стучать в столь ранний час, слуга удалился.

Кувшин из севрского фарфора, стоявший на роскошном умывальнике из светлого дерева, был наполнен водой. Проведя несколько минут в нерешительности, Сейшас подумал, что ни кувшин, ни умывальник не утратят блеска новизны, если он воспользуется ими один раз. Так он и сделал, однако умывшись, почистил зубы и причесался недавно купленными щеткой и гребнем.

Собственным полотенцем он вытер кувшин и умывальник, спрятал в комод щетку и гребень, которые могли его выдать, и, одетый со своим обыкновенным лоском, вышел из комнаты. Разместившись на кушетке, Фернандо стал ждать… сам не зная чего.

После пережитого разочарования, которое так неожиданно постигло его, низвергнув с вершин счастья в пропасть отчаяния, разве мог он предугадать, как будет разворачиваться сюжет драмы, героем которой он стал?

Вскоре появился слуга.

– Господин уже готов к выходу? Я приходил, чтобы подготовить утренний туалет, но дверь была заперта.

– Я справился сам, – ответил Сейшас.

– Господин, куда вы прикажете приносить вам свежие газеты по утрам: в ваш кабинет или в малую гостиную?

– Куда вы клали их до сегодняшнего дня?

– На журнальный стол в гостиной…

– Оставляйте их там же.

– Как прикажете, господин. Я всегда к вашим услугам.

Заглянув в комнату Сейшаса, слуга был крайне удивлен, увидев, что там царит безупречный порядок: было убрано все, включая туалетные принадлежности.

– Кучер спрашивает, не желает ли господин совершить прогулку перед завтраком в карете или верхом.

– Нет, благодарю.

– Диана уже под седлом. Но мы можем в любой момент поменять ее на Нельсона или Викторию.

– Не стоит.

– Во сколько господин изволит завтракать?

– Во столько, во сколько здесь принято. Нет необходимости менять распорядок дня.

– Значит, в десять.

Слуга вышел и вернулся час спустя.

– Завтрак подан.

– Кто приказал меня звать?

– Госпожа.

Сейшас кивнул и пошел вслед за слугой.

II

Стол располагался в центре залы; стоявший на нем хрусталь, блестя на солнце, переливался всеми цветами радуги, и его блики играли на тонком фарфоре и на серебряных вазах, заполненных фруктами.

Завтрак напоминал банкет, но не количеством лакомств, что было бы проявлением дурного вкуса, а их изысканностью и разнообразием.

Сквозь окна, выходившие в сад, веял бриз, струился свет прекрасного летнего утра, доносились ароматы цветов и пение птиц.

В столовой были Аурелия и дона Фирмина.

Девушка, сидевшая в кресле-качалке напротив окна, разместилась так, что вся она была объята солнечным светом. Тот, кто увидел бы ее, сияющую красотой и весельем, непременно подумал бы, что она нарочно расположилась так, чтобы лучи солнца, падая на ее лицо, подчеркивали ее совершенные черты и неизменное изящество.

Она была одета в ослепительно-белый пеньюар из льняной ткани; в ее волосы были вплетены голубые ленты такого же цвета, как пояс и шелковые домашние туфли без каблука, в которых ее ножки напоминали жемчужины в элегантной оправе.

Войдя в столовую, Фернандо на мгновение остановился, а затем, утвердившись в принятом решении, направился к жене, чтобы поприветствовать ее. Однако он не знал, каким образом ему следует выполнить эту обязанность.

Аурелия заметила его нерешительность. Она понимала, что утреннее приветствие не должно вызвать подозрений доны Фирмины. Сейшас подошел к Аурелии. Она встала, подала ему руку и легко накопила голову к плечу, подставляя мужу щеку для целомудренного супружеского поцелуя.

Ее рука была холодной и неподвижной, словно высеченной из мрамора, а лицо, прежде излучавшее радость и ласку, вдруг изменилось, приняв возмущенное и презрительное выражение.

Фернандо обратил внимание на произошедшую в Аурелии перемену, когда его губы коснулись ее щеки, и он почувствовал, что нежный пушок, покрывавший ее кожу, поднялся, подобно фетровому ворсу. Сейшас отпрянул от нее; приветливость женщины, чьим мужем он стал, оскорбляла его еще больше, чем ее безразличие.

– Приступим к завтраку! – сказала Аурелия, подходя к столу и жестом призывая мужа и дону Фирмину следовать за ней.

В ее лице больше не было ни единого признака недавнего возмущения; нельзя было представить, что эта светлая красота может принять дьявольский облик, который Сейшас видел перед собой немногим ранее.

Аурелия села во главе стола. Фернандо разместился справа от нее, а дона Фирмина – напротив них.

Сначала Аурелия предложила угощения мужу и доне Фирмине, а затем, попробовав нежное розовое мясо лангуста, начала живую и остроумную беседу.

Никогда прежде она не проявляла такой изощренности мысли и такой изобретательности в выборе удачных выражений, как в то утро. Никогда прежде на ее губах не играла столь ослепительная улыбка, а ее красота не была так безупречна.

Сейшас заслушался ее. Он был настолько поглощен ее словами, что на несколько мгновений забыл о постыдном положении, в котором оказался по воле рока.

Когда аппетит давал передышку разговору, дона Фирмина с удивлением думала о непринужденности вчерашней невесты, от которой она ожидала скорее целомудренной скромности.

Однако компаньонка Аурелии уже успела привыкнуть к тому, что под