Сеньора - Жозе де Аленкар

влиянием иностранных мод наши прежние порядки переворачиваются с ног на голову, а потому решила, что, должно быть, последние парижские веяния обязывают жениха и невесту поменяться ролями, придавая фраку женскую застенчивость, а подвенечному платью – решительность льва.

«Вот к чему приводит эмансипация женщин!» – подумала она.

– Позвольте предложить вам этот салат или пирожок с дичью? – спросила Аурелия, видя, что тарелка Сейшаса опустела.

– Не стоит, благодарю.

Сейшас съел бифштекс и ломтик хлеба, а также выпил полбокала вина, даже не взглянув на ярлык на бутылке.

– Но вы совсем не позавтракали! – воскликнула девушка.

– Счастье уменьшает аппетит, – заметил Сейшас, улыбаясь.

– Если бы это было так, я могла бы обойтись вовсе без пищи, – ответила Аурелия шутя. – Я же, напротив, очень голодна.

– Хотя скушали вы совсем немного, – заметила дона Фирмина.

– Попробуйте этого лангуста. Он очень хорош, – настаивала Аурелия, обращаясь к мужу.

– Это приказ? – спросил Фернандо с прежней улыбкой, однако тон его голоса несколько изменился.

Аурелия рассмеялась.

– Я не знала, что жены имеют право приказывать мужьям. Во всяком случае, этим правом я не стала бы пользоваться в столь незначительных обстоятельствах.

– Отчего же? Проявите любезность, вы же так великодушны.

– Внешность обманчива.

Казалось, этот диалог, напоминавший словесный турнир, соответствовал непринужденной манере общения, которая свойственна счастливым молодоженам; однако интонациями и понятными только им двоим взглядами, словно булавками, скрытыми среди шелков, Аурелия и Сейшас наносили друг другу болезненные уколы.

После завтрака Фернандо перешел из столовой в малую гостиную; вскоре Аурелия последовала за ним. Дона Фирмина, чтобы не смущать молодых, удалилась под предлогом неотложных дел.

Сейшас наугад открыл одну из утренних газет, которые лежали на лакированном столике с ножками из позолоченной бронзы, стоявшем рядом с диваном. Когда вошла Аурелия, он предложил ей газету, которую держал в руках, или любую другую на выбор.

– Благодарю, – сказала Аурелия, садясь на диван.

Вошедший в комнату слуга принес для Сейшаса превосходные гаванские сигары, лежавшие в отделанной серебром коробке из розовой арарибы, а также прибор для прикуривания, тоже серебряный, из носика которого вырывался голубой огонек горевшего спирта.

– Спасибо, но я предпочитаю свои, – сказал Фернандо, отказываясь жестом и доставая из кармана портсигар.

– А эти разве не ваши? – оживленно спросила Аурелия, указывая на сигары, принесенные слугой.

Сейшас хотел возразить, но вспомнил, что он и Аурелия не одни.

– Я имел в виду те, что привез с собой, – сказал он, подчеркивая голосом последние слова.

– Наверное, они лучше.

– Отнюдь, но я к ним привык. Вы не будете против, если я закурю?

– В наше время считается признаком дурного тона, если дама выказывает недовольство подобными вещами, кроме того, я должна уважать привычки мужа.

– В последнем вы не правы. Как ваш муж я не имею привычек, у меня есть только обязанности.

Аурелия оборвала этот диалог, с безразличием спросив:

– Что нового пишут в газетах?

– Я еще не читал. А что интересует вас больше всего? Должно быть, последние известия или статьи о литературе и искусстве…

Сказав это, Сейшас стал открывать одну газету за другой, просматривая страницы, а затем читая вслух то, что казалось ему наиболее интересным.

Аурелия делала вид, что слушает, а на самом деле, воскрешая в памяти недавние события своей жизни, думала о неопределенном будущем, которое отчасти сама себе выбрала.

Между тем присутствие слуги заставило ее заметить, что Сейшас еще не раскурил сигару.

– Вы не желаете закурить? – обратилась она к мужу.

– Если вы позволите.

– Я уже сказала вам, что я не против! – раздраженно ответила Аурелия.

– Прошу меня извинить. Не получив вашего разрешения, я опасался, что могу вас рассердить.

– Некоторые опасения больше напоминают желания! – заметила она иронично.

– Время убедит вас в моей искренности.

– Время!.. Ах! Если бы в жизни все происходило в нужное время! – ответила Аурелия с едкой насмешкой.

Сдерживая порыв сарказма, в котором могло бы выразиться недовольство ее измученной души, девушка сказала:

– Не стоит надеяться на время, надо жить настоящим. Книга, действительно достойная чтения, – это газета, где можно найти хронику вчерашних событий и сегодняшние объявления.

Сейшас продолжил выбирать статьи, словно желая угадать вкусы Аурелии. Теперь он читал заголовки и наблюдал, заинтересует ли ее какой-нибудь из них.

– До чего же увлекательны наши газеты! – наконец сказала Аурелия, искавшая повод, чтобы выплеснуть свое раздражение. – Всякий раз, когда я их открываю, а это я делаю нечасто, поскольку у меня редко доходят руки до столь серьезного занятия, мне всегда кажется, что я читаю прошлогодний выпуск.

– Виной тому не газеты, а город, о жизни которого они рассказывают, становясь, как вы сказали, книгой сегодняшнего дня или хроникой вчерашних событий.

– Простите. Я совсем забыла, что вы тоже работали журналистом.

Поскольку Аурелия больше ничего не говорила, а газеты не давали повода для обсуждения, Сейшас, чтобы занять время, принялся рассуждать о критике, которой в нашей стране подвергают прессу.

Конечно же, затрагивая эту тему, он выражался крайне аккуратно, избегая резких суждений, неуместных в беседе с дамой. Аурелия некоторое время внимательно слушала его, но затем, заметив, что он говорит монотонно, размеренно, с паузами, как человек, который по принуждению излагает чужие мысли, а не выражает свои собственные, прервала его речь, резко встав с дивана.

Несколько раз она обошла залу, окидывая ее взглядом, рассматривая обои, мебель и отделку, словно никогда прежде их не видела или хотела проверить, все ли на месте. Потом принялась разглядывать фарфоровые статуэтки и другие безделушки, стоявшие на консолях, брала их в руки и переставляла с места на место.

Затем подошла к фортепьяно, которое для женщин как для мужчин сигара: верный, надежный друг, всегда готовый выслушать. Открыв крышку инструмента, она подумала, что вчерашней невесте не пристало музицировать в час, когда все соседи и слуги считают, что она наслаждается счастьем любить и быть любимой.

Ах! Ей не было знакомо таинство зарождающейся супружеской любви, заря которой для нее обратилась в бессонную ночь, полную тоски и отчаяния. И все же она догадывалась, каким должно быть единение двух душ, и понимала, что, поглощенные заботой друг о друге, они не могут отвлекаться ни на что постороннее.

Отойдя от фортепиано, Аурелия сделала вид, что изучает нотные тетради, сложенные на предназначенную для них низкую подставку с вертикальными перегородками. Листая страницы, она напевала отрывки из любимых произведений, может быть желая вспомнить тот пассаж, который соответствовал ее скрытым мыслям или лучше всего выражал состояние ее души.

Казалось, наконец ей это удалось, и тогда ее голос зазвучал решительным аллегро. Вдруг она вспомнила о том, что была не одна; бросив взгляд в сторону дивана, она заметила оставленного ею мужа, который, вероятно, все это время с удивлением наблюдал за ее действиями.

Сейшас взял со столика альбом и от нечего делать начал рассматривать фотографии.

– Смотрите на знаменитостей? – спросила Аурелия, вновь садясь на диван.

Фернандо понял, что этот вопрос был не более чем предлогом для начала беседы, и тотчас ответил:

– Да. И вижу, что здесь одни европейцы, своих-то знаменитостей у нас нет; точнее, нет их фотографий. Удивительно, что в нашей стране, где так распространены спекуляция и шарлатанство, никто еще не догадался сделать альбомы с нашими знаменитостями. Тот, кого посетила бы эта идея, заработал бы целое состояние, которое ему принесла бы не столько продажа альбомов, сколько взносы, полученные от желающих попасть в почетный список.

– Я бы сказала «список избранных».

– И правда, так выразительнее.

– В этом смысле, – заметила Аурелия, – литература в нашей стране опережает все другие виды искусства; если я не ошибаюсь, в Бразилии уже есть конторы, в которых любой желающий может заказать описание своей родословной.

– Вы правы.

– Что ж, вы сами чуть было не женились на знаменитости, – добавила Аурелия, сопровождая последние слова лукавой улыбкой.

– Ах! Я и не знал! Даже