Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

Доктор Либбенов вступился было за романтику холодного оружия. Но так как он споткнулся о водосток и полетел, то его выступление прошло незамеченным.

В кафе все чинно, гуськом проследовали друг за дружкой в бильярдную. Самый большой носовой платок оказался у Леопольда Визе, он завязал по углам узелки, превратив его в своего рода мешочек, и они с Брандом принялись над ним колдовать, между тем как доктор Либбенов, навалившись сверху, закрывал их локтями и кричал Михельсену: «Не подсматривать!»

Зиберту понадобилось на минуту выйти. Как только все было готово, Бранд побежал за ним, но тут же вернулся и объявил, что Зиберт еще не может. Михельсен курил, держался очень прямо и, не отрываясь, смотрел на дверь. Когда Зиберт, наконец, вернулся, бледный как полотно, с кислой гримасой и влажными следами на лице и одежде, противник окинул его насмешливым взглядом. Зиберт ответил ему по возможности гордым взглядом и потребовал коньяку. Приятели поднесли ему мешочек. Он запустил правую руку в мешочек, а левой поднес ко рту рюмку. И тут он увидел в руке у Михельсена светлый шар, а у себя в руке — темный и услышал, как Либбенов говорил, что ему выпал темный жребий. И тогда, довольный, что его больше не трогают, он осушил свою рюмку.

II

Время близилось к полудню, когда Зиберт проснулся и стал припоминать, с чего бы это у него такая адская головная боль. Постепенно в памяти всплыл Больс, и вдруг ему пришло в голову, что он ни более ни менее как приговорен к смерти. Он оцепенел от ужаса, но сразу же решил: «Вздор какой! — И тут же: — Это, разумеется, шутка, все и думать забыли об этой истории».

Впрочем, как знать… «И надо же найти такой идиотский повод, как эта корова Мелани. С чего вдруг Михельсену взбрело за нее заступаться? Вот что значит напиться до потери сознания. Я его слегка пристыжу, напомню ему, как он вел себя. А если он, несмотря ни на что, будет делать вид, что произошло что-то серьезное, значит он просто варвар, необразованный человек, и нечего обращать на него внимание. Но уж на сегодняшнюю премьеру он, конечно, явится. Во всяком случае он обязан вернуть мне эти шесть марок за билет».

Слегка обеспокоенный, Зиберт вышел на улицу. Он чувствовал, что надо повидать Михельсена, посмотреть ему в лицо, выяснить насчет шести марок и всего остального. В ресторане ни Михельсена, ни кого другого из вчерашней компании он уже не застал, хотя не было еще и часа. Это на них не похоже! И как ни старался Зиберт и виду не показать перед знакомыми, которых он там встретил, что-то не давало ему покоя. Неотступно гвоздила мысль: «А что бы они сказали, если б до них дошла эта история? Я в чертовски странном положении!»

Погруженный в свои мысли, отправился он по своим делам. Издали ему показалось, будто из конторы «Литцман и сыновья» выглянул Макс Визе, но как-то подозрительно быстро скрылся. Зиберт не знал, что и думать, но когда тут же Бранд, явно избегая его, свернул в пассаж, сомнений больше не оставалось. Час от часу не легче! Зиберт несколько раз прошел мимо дома Михельсена и, наконец, заставил себя войти. Первое, что он услышал, был голос Михельсена, разговаривавшего по телефону. Однако приказчик сказал, что хозяина нет. Зиберт попытался иронически улыбнуться, но улыбка получилась какая-то вымученная.

На улице у него слегка закружилась голова. «Чего только не бывает с человеком! Не понимаю, что смотрит полиция!» Повинуясь какому-то смутному чувству, он повернул домой. И, заперев за собой дверь, так и остался стоять на пороге, не снимая шляпы. «С ума они все посходили, что ли? — воскликнул он. — Обращаться с человеком так, словно он и в самом деле уже сыграл в ящик! Черт знает что такое!» В приступе внезапного бешенства он затопал ногами, как в тех случаях, когда ему особенно не везло на бирже.

Но разрядка сменилась полным унынием. Вдруг ему вспомнилось, что Михельсен служил в полку младшим фельдфебелем. «Это обычно не проходит даром. Встречаясь с таким субъектом, думаешь, что имеешь дело с образованным человеком, и вдруг оказывается, что это форменный дикарь. И, на беду, у него столько свидетелей! А то бы я мог сказать, что все это чистейшее вранье или что темный шар вытащил не я, а он. Да мало ли что! Я мог бы от всего отпереться!»

Он долго стонал, ругая себя за то, что смалодушничал: как он допустил, чтобы его впутали в эту дуэль! «Теперь они требуют, чтобы я наложил на себя руки. А попробуй я увильнуть, пойдут звонить по всему городу. Нет, это тоже никуда не годится!»

Зиберт уже видел, как друзья разбегаются при его появлении, как знакомые поворачиваются к нему спиной, а дамы насмешливо шушукаются. С последним было особенно трудно примириться, и он, ломая руки, заметался по комнате.

«Итак, это неизбежно! Думал ли я, что когда-нибудь решусь на такое! Но эти люди неумолимы. Вот как познаются друзья. Они не успокоятся, пока не увидят меня мертвым! Вот до чего мы дошли! Странно, похоже, что меня уже обступила мертвая тишина!»

Он подошел к зеркалу и с глубоким участием посмотрел на жертву человеческой глупости. Из зеркала глядели на него ясные, невинные глаза. Что-то сжало ему горло, и он улыбнулся своему отражению со страдальческой покорностью.

«А ведь это должно действовать, особенно на прекрасный пол. Далеко не всякий поступит так порядочно. Завтра же пойду к Литцманам. Последний раз в котильоне Викки потешалась надо мной, когда я ляпнул что-то несуразное. Надо внушить этой девчонке, что я не какой-нибудь дурачок, а наоборот, трагическая личность!»

Он начал придумывать, что будет делать на третий день (уж три-то дня ему полагается во всяком случае!). Не закатить ли шикарный ужин только для себя одного? С несварением желудка считаться уже нечего, он может позволить себе съесть столько салата из крабов и выпить столько шабли, сколько душа захочет. Было бы глупо не воспользоваться таким случаем. Но он тут же отогнал эту мысль, как несовместимую с его благородной участью.

«Нет, Гуго, это ты неудачно придумал. Лучше по возможности совсем не пить. Эта бледность мне очень к лицу».

Он выбрал галстук под цвет лица