Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

— и опять легкомыслие, и опять боль. Ему казалось, что время остановилось в этих бесплодных метаниях, которые ни к чему не приводят, а сам он только их неизменно покорный и участливый свидетель.

Но как-то вечером она не отпустила его, да и сама никуда не собиралась уходить; села рядом, потом беспокойно вскочила, убежала к себе и опять вернулась. Он смотрел на нее с восхищением, как всегда, когда случай дарил ему возможность хоть минутку полюбоваться ею. Но на лице у Анны не было и следа той радости, которую обычно доставляло ей его восхищение.

Странно, она заговорила с ним так, будто думала не о себе, а как раньше — только о нем.

— Скажи, тебе никогда не приходило в голову жениться? — спросила она.

Что это с ней сегодня?

Чтобы выиграть время, он потупился и пробормотал:

— Теперь-то уж поздно. — Но про себя подумал: «Как могу я, когда…» И еще: «Беатриса!»

Ее взгляд уже потух, и она упавшим голосом сказала:

— Был бы ты женат, может, я в твоей семье нашла бы приют, когда у меня уже ничего не останется в жизни.

Он вскочил, воскликнул испуганно:

— Что с тобой?

Она замолчала, затем печально произнесла:

— Взгляни на меня, только посмотри хорошенько.

И так как она этого хотела, он посмотрел на нее и увидел все.

Она не накрасила губы, не напудрила лицо, не подвела глаза, платье висело на ней, словно с чужого плеча.

И вдруг она предстала перед ним, лишенная ореола и перенесенная в будни.

Глаза потускнели от разочарований и утрат, горечь и сарказм залегли складками вокруг рта, лоб усеян морщинами, как поле боя — трупами, видно было, что она измучена: ее лицо и тело было обезображено повседневной и нескончаемой борьбой за существование, борьбой за счастье. Так стояла она перед братом, а он все смотрел на нее, крепко стиснув руки.

Убедившись, что он все понял, она сказала:

— Да, много пережито за эти восемь лет.

Она произнесла это слабым, как у больного ребенка, голосом и провела руками по своим бедрам, касаясь их осторожно, словно они были изранены, или как бы отыскивая былую чистоту их линий.

Тогда брат порывисто привлек ее к себе, и, прильнув друг к другу, они заплакали.

Утирая слезы, она бросилась вон. В дверях, обернувшись, сказала:

— Завтра утром я уезжаю. Но ты можешь не беспокоиться!.. — Казалось, она заклинала его: «Верь мне, как я сама хочу этому верить».

Наступило утро, ее уже не было дома. Сидя в своей каморке при свете газа, он всеми силами старался заглушить в себе то, что знал, — ужасную правду.

Два дня спустя его вызвали в женскую клинику: она была мертва, его сестра мертва. Он пошел туда и еще раз, последний раз склонил седую голову перед ее неугасимой красотой.

Гроб медленно вынесли. На улице какой-то незнакомый человек протянул брату руку. Это был ее первый возлюбленный, тот самый, чье лицо и шаги когда-то казались брату воплощением ее судьбы. Бедная судьба, какой у тебя замученный вид!

Несмотря на хмурое утро, на улице собралось много народа. И среди разговоров брат услышал: «Она была попросту…»

Он не обернулся на эти слова, а только подумал с чувством высокомерной жалости: «Ничего-то вы не знаете!»

ЗАГНАННЫЕ{14}

 вчера умерла и шестнадцатилетняя Линда Бароччи. Все, кто знал ее, говорят, что она заслуживала счастья, потому что была мужественной и доброй девушкой; она доказала это задолго до своей гибели, еще в ту пору, когда жила близ ворот Святой Агнессы у дядюшки Умберто, который неотвязно преследовал ее.

Огороды ее дяди Надзарри Умберто начинались сразу же за монастырем Святой Агнессы. Дядюшка был статный, цветущий мужчина. Но когда на него, бывало, найдет, белокурая, нежная и такая грациозная Линда спасалась лишь благодаря проворству своих ножек. А сад был огромный и уходил в расстилавшиеся позади поля.

Иной раз, когда Надзарри начинал приставать к малютке, за нее вступалась его супруга синьора Амелия; она появлялась на пороге дома и оттуда осыпала муженька всевозможными и, уж конечно, не ласкательными словечками. Явиться лично на место преступления мешал ей вес собственного тела. У этой грузной женщины было доброе сердце, и она никогда не вымещала на Линде свои супружеские невзгоды. Наоборот, от души жалела ее и предостерегала мужа, что он натворит еще немало бед из-за своей проклятой похоти.

Но он и слушать не хотел. Сопротивление девушки только еще больше разжигало его неистовую страсть, и он преследовал ее как безумный, особенно в часы, когда над деревней спускались сумерки. И тогда соседи видели, как Линда, маленькая и легкая, летучей мышью проносилась над землей и вдруг исчезала под ней. Надо вам сказать, что почва в тех местах вся изрыта потайными ходами, которые ведут к древним катакомбам; в них нелегко отыскать того, кого ищешь, хотя порой случается найти того, кого и не искал и кто бежит дневного света. Надзарри в таких случаях вынужден был караулить снаружи, пока Линде заблагорассудится выйти. Говорят, ему пришлось однажды прождать целых двое суток. Девушка была в таком страхе, что заблудилась в подземелье и вышла чуть живая от голода.

И тогда лопнуло терпение доброй тетушки Амелии. Они с Линдой до тех пор уламывали Надзарри, пока, наконец, тот не согласился отпустить девушку в люди. Линда нанялась служанкой в Риме, и уж он позаботился о том, чтобы хозяевами ее были люди строгие и чтобы в доме не было молодежи.

Дворец графини Маринетти находился на виа Арджентина, и она жила в нем одна со своей горничной и экономкой Боной Кикетти, столь же престарелой, как сама графиня, и так же нуждавшейся в помощнице; этой-то помощницей и стала теперь Линда. Она пришлась по душе обеим старушкам, и всякий раз, когда являлся дядюшка Надзарри — он дважды в неделю доставлял им овощи, — ему неизменно отвечали, что за Линдой не замечено ничего дурного. Она выходит из дому только по делу и днем, а в доме у них никогда не бывает мужчин.

Но в один прекрасный день добрым старушкам все же пришлось увидеть у себя мужчину. То был разносчик угля Альдо Канта из Монтереале в провинции Аквила, откуда была родом и Линда, и ему только что минуло восемнадцать лет. Он нес кошелку с купленной ею растопкой и проводил ее до самого дома.

Во второй раз он уже поднялся с ней наверх