Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

дрожа, горя, задыхаясь. Медленно раскрыв объятия, он повернулся туда, где были она и небо. О ужас! Никого? Лишь солнечный свет на досках. Ему стоило огромных усилий сдержать свой порыв, который бросил его к желанной. Из глаз его хлынули слезы. Но это были уже не слезы гнева и желания, а лишь слезы детского бессилия.

Когда он устало поднял голову с перил, пароход стоял у конечной пристани. Франц подошел и стал безучастно глядеть на устремившуюся к сходням толпу пассажиров. Уже без волнения в сердце смотрел он на девушку, которая вместе с родителями покидала пароход. О горечь скованных желаний, стиснутая судорогой опустошенная грудь! Ее отец, держа в руке какие-то бумаги, беспокойно озирался по сторонам. Их взгляды встретились; оглядев его, отец вернулся на палубу. Франц Вельтен невольно поспешил ему навстречу.

— Вам, молодой человек, видно, некуда торопиться, — сказал отец и коснулся его плеча. — Вот две телеграммы, мы спешим на поезд. Деньги здесь же. Я могу на вас рассчитывать? Ну, вот и прекрасно!

Он поблагодарил юношу небрежным жестом, это был человек, привыкший повелевать. Теперь и у девушки, стоявшей неподалеку, нашелся взгляд для покинутого. Обманутый во всем, смотрел он ей вслед… И ради этого он опаздывал?

Только сойдя на берег, увидел Франц у себя в руке бумаги и деньги. «У меня есть деньги! Эти несколько марок доставят меня до самого — или почти до самого — места! Я спасен!» Опустив саквояж на землю, он уже готов был заплясать от радости и сдержался лишь затем, чтобы прочесть телеграммы. И сразу упал на скамью около таможни. Она помолвлена! Родственников в Кельне просили, в отмену назначенного там торжества, прибыть во Франкфурт, куда явится и жених. Вторая телеграмма была адресована самому жениху… Несчастная! Так вот что означали слезы, морщинка между бровями, ожидание во взгляде! «Она ждала, что я ее увезу, спасу ее! О я мечтатель!»

Горькое сожаление подсказало ему выход. «Разве это не веление судьбы? Почему отец именно мне передал телеграммы? Мне, последнему из всех, кто стал бы их отправлять? И все же я спасу ее! Она не потеряна для меня, я обрету ее снова, недаром столько чувств теснится в моей груди!»

Поразительно! Вот так история! В Кельне будут напрасно жарить и печь, а во Франкфурте на перроне не окажется жениха с букетом в руках. У него же есть деньги, чтобы добраться до своего театра…

«И это случайность? Нет, то веление судьбы! Мне выпал счастливый жребий».

II

Пришлось до ночи ждать поезда, и лишь второго сентября он переступил порог театра. Двери стояли настежь, люди входили и выходили, но один вид швейцара у входа заставил его оробеть. Суета в конторе, которую он некоторое время наблюдал, довершила остальное. И эту налаженную деловую жизнь нарушил своим опозданием какой-то пришлый новичок! Директор театра с властным лицом и медным голосом бегал от барьера к барьеру, диктуя, распекая, разговаривая по телефону, как заправский администратор. Внезапно он остановился перед посетителем, словно лишь сейчас его заметил.

— Ваше амплуа? — спросил он без обиняков и сам ответил — Любовник. Ну, почитайте что-нибудь!

И под трескотню пишущей машинки Франц начал:

Небесный свод есть только над Джульеттой…

Он начал, весь помертвев, но под конец уже не слышал треска машинки, он видел перед собой лицо любимой.

— Я могу вас взять, — деловито сказал директор, — приглашенный мною артист не явился. Ваша фамилия?

Бедняга почувствовал, что гибнет. «Назваться чужим именем!» — подумал он, но уже произнес свою фамилию. Лицо директора выразило холодное недоверие.

— Такого у меня еще никто себе не позволял, — заявил он, — из-за вас я потерял два дня. Весьма сожалею.

Убитый Франц так и застыл у дверного косяка, в то время как директор занялся другими посетителями. Мгновение — и для него рухнул целый мир.

И это — веление судьбы? Для этого столько неожиданных совпадений и пламенных чувств! Непостижимо! Или вместе с адом обрекла его на гибель и та, что была для него небом? Где же она теперь, теперь, когда вокруг него пустота? Один, без друзей, без гроша в кармане, за сотни верст от всех, кто мог бы прийти ему на помощь, отверженный, с отчаяньем в груди и укусами голода в желудке! Его удел — ночь и ужас, дождь и молнии над степью. Город лежал позади изгнанника, перед ним уходила вдаль дорога. Щедро лились лучи сентябрьского солнца, но он восклицал:

Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей. ливень!

Вихрь, гром и ливень, вы не дочки мне,

Я вас не упрекаю в бессердечье.

Я царств вам не дарил, не звал детьми…[11]

Он поднял воротник пальто, втянул голову в плечи.

Я ваша жертва — бедный, старый, слабый [12],

И, сгорбившись, пошатнулся:

В такую ночь,

Прогнать меня в такую ночь наружу!

Лей, ливень! Вытерпеть достанет сил.

В такую ночь! Регана, Гонерилья![13]

Позади раздался женский голос:

— Возьмите, дедушка, вы, верно, голодны.

Разбитый старческий голос ответил ей злобно:

— Ну, тебе-то было бы лучше в твоей могиле, чем так, с неприкрытым телом встречать гнев стихий. Разве человек не выше этого?

Услышав эти слова, женщина обогнала его и озабоченно заглянула ему под шляпу. При виде молодого, но искаженного лица она отшатнулась, — Вы что это, людей пугаете? — неуверенно спросила женщина.

— Я повторяю роль, — пояснил он. — Я — артист.

— Ах, из этих! — сказала она.

Она походила на даму и была еще не стара. Он приосанился.

— Нет, не из этих. Я служу в здешнем городском театре. — И, так как она все еще держалась настороженно, добавил: — У меня осложнения с директором, я замешкался в пути.

Она кивнула:

— Он выставил вас. — В ее лице появилось что-то материнское. — И вы оказались без крова. — Она увидела в его глазах слезы, взяла его за руку. — Ладно, расскажете мне потом.

Она привела его к большому дому. «Пивоварня и гостиница Иоганна Виммера» — стояло на вывеске.

— Я хозяйка здесь. Можете поселиться у меня в мансарде, пока у вас снова не появятся деньги. Если вы голодны, подождите здесь, внизу.

Он позволил ей накормить себя в «боковуше», где никого не было. Глядя, как жадно он глотает, она улыбалась. Когда же Франц несколько сбавил скорость,