Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

— Ну, что же вы собираетесь делать?

— Написать ему? — неуверенно предложил он.

Она принесла бумагу и следила через плечо, как он выводил: «Многоуважаемый господин директор!» И сразу же осекся и поднял глаза. Взглянув в висевшее напротив зеркало, он решил, что она довольно странная женщина. Его нисколько не удивляло, что она подобрала его на улице, приняла под свой кров и накормила. В ее походке и голосе было что-то материнское, и вместе с тем она производила впечатление крепкой, расчетливой хозяйки. Но теперь оказалось, что пятна на лице и вялость кожи придают ей угрюмое выражение и что взгляд у нее слишком тусклый, чтобы быть искренним. И вздыхала она без конца. Берегись! Их взоры в зеркале встретились; он дерзко подумал: «Ага!» — она же потупилась. И тут ему бросилось в глаза, что сам-то он, собственно говоря, премилый юноша, — чего стоит этот светлый локон на лбу, пухлые губы, темные ресницы? Почему же с той далекой, любимой, он ни разу не вспомнил о собственных совершенствах?

Он вдруг повернулся на стуле, открыто и мягко посмотрел ей в глаза и начал жаловаться. Он излил все, что чувствовал; и как только он поборол свою первую скованность, ему стало хорошо и он вполне овладел собой. Когда она шептала: «Бедный мальчик», — он улыбался ей с томной грустью. Замечая же в ее глазах опасные огоньки, он становился тихим и серьезным. Но вот ее рука, уже давно не находившая себе места, дрожа, легла ему на лоб.

— Дурачок, — сказала женщина, ласково гладя его волосы, — не нужно писать. Мы сходим туда вместе, и я скажу директору, что нужно сделать. Я поставляю пиво для театрального ресторана.

Он поцеловал ей руку, что дало ему возможность снять ее со своих волос. «Увы, — подумал он, — за это придется платить!»

— Только мы пойдем, когда муж вернется домой, — добавила женщина.

И тут же вошел муж, жалкий старик, до носа закутанный в шарф — в такую-то теплынь. Он добродушно заметил, что и среди актеров встречаются порядочные люди, в чем Францу как раз сегодня пришлось усомниться.

Его второй визит к директору ничем не походил на первый. О пиве упоминать не пришлось, да и самих извинений Франца этот господин не очень-то ждал, а если и ждал, то напрасно. Он принял Франца в труппу и без извинений. Попутно он признался покровительнице Франца, что уже и сам пожалел о талантливом молодом человеке. Она удалилась, а новый член труппы остался в театре, чтобы освоиться. Он проводил ее на улицу и взял за руку.

— Фрау Виммер! — И, так как она ласково ему кивнула, добавил еще сердечнее: — Мамаша Виммер!

И тут же бегом вернулся в театр. Как мог он усомниться в своей звезде! Пусть окольными путями, но она все же ведет его к добру…

«Мне помогли, быть может и я когда-нибудь помогу другому!»

Едва он открыл дверь на сцену, как из первого прохода между кулисами выбежала разгоряченная, опьяненная игрой девушка; чтобы не упасть, она схватилась за него. Он сказал приветливо:

— Я — Франц Вельтен.

— Гек, — ответила она.

Он понял, что это ее фамилия. Она хотела бежать дальше, но теперь уже он ее удержал.

— Любовник, — добавил он.

На что она, убегая, ответила на его родном диалекте:

— Ну, с этим успеется.

У двери в гардеробную она, однако, передумала и, обернувшись, кивнула ему через плечо.

Франц приветствовал взлохмаченного комика, в котором он с первого же взгляда почуял врага, и героя, в котором так же быстро угадал надежного друга. У Распе была манера говорить с благодушной проницательностью: «Бойкая девица эта Гек», — словно он отдавал девушку своему коллеге и благословлял его на любые рискованные действия.

После первого знакомства Франц отправился с обоими актерами и с Гек поужинать. И вскоре уже нога Франца встретилась под столом с ее ножкой, в то время как над столом Гек смеялась, глядя на комика, который строил рожи, изображая дикого зверя в тенетах.

— Лина, Вельтен живет за городом у Виммеров, — сказал герой.

— Почему так далеко? — спросила она, внезапно став серьезной. — Что у вас там?

К своей досаде, он покраснел. Тогда она убрала ногу.

У Виммеров он занимал большую мансарду, где было достаточно места, чтобы разучивать роли. Не раз, остановившись на полуслове, он бросался к двери и рывком раскрывал ее.

— Попались, мамаша Виммер! — кричал он во весь голос и тащил ее, застигнутую врасплох, в комнату. Он заставлял едва оправившуюся от смущенья матрону подавать реплики, изображать публику и выражать свое восхищение артистом. И чем труднее ей было сохранять спокойствие и непринужденность, тем проще и сердечнее становился он. Когда же она приходила подавленная, небрежно одетая, он успокаивал ее льстивыми словами, заражал своим хорошим настроением, и она уходила от него повеселевшая. Переехать? «Но ведь она, бедняжка, столько сделала для меня!» А ее муж так просто полюбил его! Ибо старик Виммер благодаря Франку укрепился в мнении, что и артисты могут быть порядочными людьми. Иногда Франц, почти все вечера проводивший дома, исполнял для него одного отрывки из оперетт. Правда, порой старик, взяв Франца за пуговицу, пытался выудить у него что-нибудь пикантное про актерскую жизнь, но из этого никогда ничего не выходило. Франц знал, что о Лине, как бы невинны ни были их отношения, здесь лучше не упоминать. Хозяйка, та интересовалась, нет ли у него земляков среди коллег, и при этом отводила взгляд. Он храбро отрекался от своей землячки; и тогда женщина, с открытым недоверием глядя ему в глаза, говорила:

— Болтают всякое…

Но он всегда умел ее обезоружить.

Уже из первого аванса он умудрился сделать своей красотке подарок, так как у Виммеров ни в чем не нуждался, — с него и брали почти как с родственника. «Надо иметь подход к людям, — понял он, — у каждого есть свои хорошие стороны». Так, он охотно уступил роль своему другу — герою. В благодарность тот обещал ему Ромео, что, впрочем, затянулось до ноября. Казалось, препятствия чинит директор, хотя именно на эту роль он Франца и взял. В разговоре со своим другом Распе Франц откровенно отозвался о директоре, как о тиране. Однажды в конторе его встретили холодные лица, и директора будто бы не было на месте. Зато в следующий раз все устроилось и он получил своего Ромео.

Во время премьеры он играл неровно и сам это чувствовал. Сцена с братом Лоренцо ему не удалась. Конечно, виноват был его враг — комик, игравший