Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Тарон не только отпустили — ей даже сшили два новых наряда: две пары густо-красных шальвар из хлопчатки и две рубашки к ним: одну из черного ситца, другую — из голубого в цветах. Сверху на них надевались шарфы — Тарон купили розовый шарф и голубой. А за день до отъезда наша служанка Бегиман хорошенько выкупала Тарон, частым гребнем вычесала ей волосы, намазала их душистым маслом и заплела в косички.

Теперь Тарон в своем новом наряде сидела верхом на осле и посматривала на меня с таким видом, будто я сын сапожника, а она дочка раджи. Я здорово разозлился и хотел ее стукнуть, но побоялся отца, который был с ней очень добр. Даже когда мы по дороге останавливались и заказывали еду, отец сначала давал все Тарон, а потом мне. С непривычки у нас от верховой езды затекали ноги, так отец сначала снимал с осла Тарон, а потом меня. Он протягивал одну руку Тарон, другую мне и вел нас пешком, но разговаривал больше с Тарон. Тарон была счастлива, а я старался не показать обиды и все думал, как в Кирмане обязательно ее отлуплю. Обязательно! Чем больше отец шутил и смеялся с ней, тем сильней становилась моя ненависть. Правильно говорила мама: ведьма Тарон, дрянь такая! Смотри ты: отец шутит — так она прямо исхихикалась! Дрянь! Грязнуля! Сапожникова дочка!

Мой осел вдруг оступился, я слетел с седла и оказался на шее у осла. Погонщик бросился ко мне и помог сесть снова в седло, а то я упал бы. Тарон захохотала и начала дразниться.

В Кирман мы прибыли на исходе дня. Было довольно холодно, дул сильный ветер. На высоте в шесть тысяч футов раскинулась широкая поляна, заросшая мягкой зеленой травой. Здесь обычно располагались пастухи со стадами коз. В низинке, как раз посреди поляны, лежало озеро Ашман. Со дна озера били ключи, вода размыла западный берег и выливалась речушкой вниз. Синяя эта речушка гремела синими камнями; именно в ней отец собирался ловить форель. Над самой речкой, в том месте, где она вытекала из озера, стоял охотничий домик раджи. Лестница ступенек в десять вела к воде, а к нижней ступеньке были причалены две лодки. За домиком росло огромное тунговое дерево, еще несколько таких деревьев, но поменьше, виднелось далеко на берегу, и пастухи ставили свои палатки в их густой тени. Перед палатками складывались каменные очаги, разводили в них огонь, и жены пастухов, сверкая тяжелыми серебряными серьгами, пекли кукурузные лепешки. Мне все это казалось странным, но очень нравилось.

Мы спешились с ослов перед домиком. Верховых ослов у нас было три, — на других привезли палатки, постельные принадлежности и провизию. Четверо слуг сразу же принялись хлопотать у деревянных кольев перед домиком, натягивая палатки и гамаки. Нас встретил смотритель домика и с поклоном пригласил войти.

Как-то очень быстро село солнце, и свежий ветер начал трепать занавески на окнах. От ветра дребезжали стекла, постукивали рамы, и отец закрыл окна. Потом затопили камин, постелили постели. За ужином отец по очереди давал лакомые кусочки то Тарон, то мне. Нам очень нравилось так есть. А после ужина отец усадил нас обоих на колени и рассказал нам интересную сказку. У нас начали слипаться глаза, и отец уложил меня и Тарон в большую двуспальную кровать. Тарон ухватилась рукой за мою шею и заснула, прижимаясь ко мне. Вскоре заснул и я, убаюканный теплой, ласковой темнотой.

Мне много пришлось поездить в жизни, я повидал немало красивых мест и в Индии, и за границей, но никогда больше не довелось провести такой нежный, чистый, сладостный вечер. Даже сейчас, спустя столько лет, когда я приезжаю в незнакомое мне место и один ложусь спать в непривычном гостиничном номере, я будто ощущаю маленькую крепкую ручку Тарон на своей шее. Сон вдруг исчезает, я вздрагиваю, сажусь в постели и начинаю разглядывать пустую комнату с удивлением и грустью. И снова гуляет ветер, постукивая в закрытые окна, а я даже не знаю, где теперь та девушка, не знаю, кого она выбрала себе в спутники. Быть может, она баюкает теперь другого мальчика — в колыбельке…

Когда мы проснулись, отца уже не было, окна были распахнуты настежь, а занавески легонько колыхались. Наша кровать была залита нежаркими лучами утреннего солнца; завтракать нам подали прямо в постель. Тарон так набросилась на еду, будто до этого никогда в жизни не ела. После завтрака слуга по очереди умыл нас теплой водой и вместо дорожной одежды надел на нас домашнюю. Я разыскал среди своих вещей резиновый мячик, и мы с Тарон побежали на берег. Отец ушел туда рано утром, чтобы не пропустить хороший клев.

Мяч скользил по траве, а мы с Тарон с криками носились по лужайке. Трава была густая, упругая, и мы бегали по ней, словно по пружинному дивану. Потом мы нашли целые заросли мелких голубых цветов. Я повалил Тарон, плюхнулся сам и начал кататься по траве. Зелень замелькала перед нашими глазами, закружилась верхушка тунгового дерева, то появляясь, то исчезая. Закружилось и небо, сливаясь с быстрой речной водой, речка смешалась с голубыми цветами, а надо всем висело золотое солнце.

Наш мячик закатился в гущу белых нарциссов, и мы побежали доставать его и увидели в цветах черного пса, неизвестно откуда взявшегося. Пес схватил наш мячик в пасть и бросился удирать с такой быстротой, что через мгновение мы увидели его по другую сторону поля нарциссов.

Стебли, которые помял на бегу пес, еще продолжали покачивать дремотными шапками нарциссов, и нарциссы смотрели на нас с такой грустью, будто и они жалели о пропавшем мячике.

Я взглянул на Тарон. Тарон — на меня. Мы взялись за руки и медленно пошли через нарциссы в ту сторону, куда удрала собака. Нам стало страшно — пес был черный-черный и такой огромный.

Сразу за нарциссами начиналась вода, а у воды сидел на берегу человек. Он держал в руках наш мячик и внимательно разглядывал его. Мяч был красивый, трехцветный: красно-желто-зеленый. Рядом с человеком сидел черный пес. Увидев нас, он весело залаял.

Человек поднялся и приказал собаке:

— Спокойно, Черныш!

Собака умолкла и завиляла хвостом.

Очень странным показался нам этот человек: голый до пояса, в узких черных штанах, доходивших ему до колен, на шее висел священный шнур[30] ослепительно-белого цвета; глаза у человека были ярко-синими, а лицо обросло рыжей бородой. Он подбросил мяч на руке, улыбнулся —