Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

Тихоня, с горящими глазами, она любила напрашиваться на мордобой, участвовать в чудовищных скандалах. Она ходила на протестные акции не потому, что любила демократию, а потому, что ей нравилось, как менты ее свинчивают, лупят и тащат в автозак, как издеваются над ней в ментовке. Она любила в чужом городе ночью гулять по пустынным улицам и заброшенным кладбищам, сидеть в сомнительных пивнушках, нарываться на изнасилования. Она любила с диким криком кончить, когда ее насиловали какие-нибудь мерзкие твари: подростки, бандиты или отморозки, и те смотрели на неё с невольным уважением.

Она мечтала попасть в авиационную катастрофу и чудом остаться живой, она хотела родить урода и мучиться всю жизнь. Но больше всего она мучилась оттого, что Артур отказывался на ней жениться.

Алина организовала свой дискуссионный клуб «Безласк», была вдумчивым блогером. Она взяла у меня интервью. Несмотря на свой юный возраст, у нее было помещение на Патриках с баром и просмотровым залом. Папа у нее был богатым человеком.

— Пойдемте в буфет, выпьем чая или кофе… Марина! Сейчас подойдут израильские врачи, встретьте их, пожалуйста…

— Я с ними побеседую после нашего интервью. Какие у вас красивые туфли… Где такие можно купить?

— В Милане.

— Вы — ходячая провокация. Отличный повод для харассмента. Куда ни глядь — везде провокация. Ноги в черных чулках — провокация. Туфли — туда же. Эти черные кудряшки густые — провокация! Кофе? Американо? С сахаром? Нет. Интересно, вы бреете лобок или нет? Я сторонник стриженых.

— Я тоже.

— Извините, Алина, я задумался, у меня в голове целый штаб грязных мыслей.

— По-нят-ка. ПОНЯТКА. С ударением на Я. Верно? Что это?

— Это вирус.

— Не говорите загадками.

— Понятка. Мозговое приспособление для ограниченного восприятия действительности.

— Кто обладает этой вашей поняткой?

— Народ. Миллионы людей. Понятка — это такое удобное приспособление, как телеприставка.

— Я очень прониклась вашим голосом.

— Понятка, — засмущался я, — воспринимает только особого вида агитацию и пропаганду. Есть красная черта, за которой для понятки все становится чужим и ненавистным.

— У меня тоже есть понятка?

— По-моему, нет.

— Я очень чувствительна к голосам. В вашем я слышу молодость — мальчишку юного.

Я растеряно смотрел на нее.

— Я абсолютно серьезно. Из вашего голоса дует молодостью. Как из щели, а щель — мое любимое слово…

Я был сконфужен. И даже, кажется, покраснел.

— Я профи по части звуков, многими звуками брезгую… много прислушиваюсь. Не важно, кто что сказал. Важно, с какой интонацией. Знаете, вот иногда в голосе звенят деньги, например.

Я рассмеялся с облегчением.

— И только у нас есть понятка?

— У нас ее больше, чем у других. Она у нас историческое явление. Мы родились в понятке, как в хлеву. Понятка накрыла нас. Отчасти белорусов и украинцев. Но только отчасти, а нас целиком. Понятка — это понятийный аппарат черни, которую, приставляя к ней электропроводы, превращают в электорат.

— Ммм… Спасибо вам! Я даже не знаю, за что благодарю. Любой человек приносит в любую часть света с собой тупик. Но благодарность — замечательное, неискоренимое качество. А тупики — это весело. В их темных углах — секс.

Алина смеется, заливается, допивает американо, идет работать, ее на работе уважают и, по ее же словам, боятся.

94. Счастливая смерть

Я. Вы знаете, он умер! Мама, ты, слышишь, он умер! Он наконец умер! Мама, смотри, я пустился в пляс! Мама! Мама!

Мама. Но я ведь тоже умерла. Я уже давно на Ваганьково.

Я. Да-да, я понимаю, но ты послушай меня, он умер!

Мама. Что будет с Россией?

Я. Хуже не будет. Хуже некуда.

Мама. Его забудут через пять минут. Даже не похоронят по-человечески.

Я. Его никогда не забудут. Его невозможно забыть.

Мама. Я верю в прекрасную Россию будущего.

Я. Папа, ты слышишь меня, он умер!

Папа. Я тоже умер.

Я. Я знаю, да, но он же умер! Умер! Весь мир ликует!

Папа. Ну не весь. Что будет с Россией?

Я. Война немедленно кончится. Он умер сегодня — завтра конец войны.

Папа. А кто будет вместо него?

Я. Не важно!

Папа. Ты не прав. Без него Россия развалится.

Я. Ну может быть.

Папа. Так чего ты ликуешь?

Мама. Россия не развалится. Лучшие люди сядут за стол переговоров и договорятся.

Папа. А наш сын говорит, что развалится.

Я. Ну может и не развалится. Но мне такая Россия не нужна. Пусть развалится.

Папа. Так чего ты ликуешь?

Я. Папа, он наконец. Наконец. Наконец умер! Папа, это счастье. Да ну вас, родители! Спите!

Полковник Нарышкин (неожиданно подключается). Позвольте! Позвольте! Я — полковник белой гвардии Нарышкин. В Париже я не меньше двух раз в день сбегал по лестнице, несмотря на мою тучность, и бросался к газетному киоску на Больших Бульварах. Там продавалась русская газета «Последние Новости». Купив газету, я с трясущимися руками хватался ее читать. А вдруг Советская власть кончилась? Но нет… И вдруг однажды бегу к киоску и о счастье: Ленин умер! Ленин провалился в ад! Не верю своим глазам. А вокруг киоска уже группка русских, и все счастливые: Ленин умер! — Без него Советская власть не проживет и недели. Его некем заменить. Как вы сказали, Сталин? Вот это подходящая фигура. Грузин, прагматик, защитник частной собственности! Ребята, я вам говорю: через полгода пьем шампанское в Москве!

95. Сталиновирус

С появлением и активном распространением в России эпидемии глупости у меня возникла некоторая надежда на то, что наступит хотя бы хрупкое примирение идеологически противоположных партий и движений — нечто подобное примирению зверей на водопое. Разве мы хуже животных? Как часть человечества мы вольемся в мировую цивилизацию, оказавшуюся в беде, и восславим идею гуманной солидарности.

Возможно, такое и было бы теоретически возможно, если бы в нашей стране не существовало другого, не менее страшного, а скорее значительно более безжалостного и долголетнего вируса под названием сталиновирус.

Этот вирус охватил не менее половины страны, в результате чего вождь народов оказался (по статистике) главным положительным героем русской истории. Однако до недавнего времени — с некоторыми оговорками.

Когда же эпидемия глупости обрушалась на Россию, совершенно неожиданно выяснилось, что сталиновирус за последнее время проделал эволюцию и захватил новые рубежи.

Если раньше, еще недавно, раскулачивание (по поводу которого взвыл даже совершенно лояльный Шолохов, написав жесткие письма Сталину) и Большой Террор 1937–1938 годов (по поводу которого