Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

подошел к минеральному источнику. Ничего здесь вроде бы не изменилось. Я, как обычно, выпил одну кружку, вторую, третью и вдруг как подскачу. Вижу, по краям промоины ползают змеи. А я их боюсь панически, ну и дал деру оттуда. Отошел подальше и только тогда остановился на ночлег. Целую неделю я прожил в этом месте и несмотря ни на что каждый день ходил пить минеральную воду. Зачерпывал ее кружкой, привязанной на длинную палку. Но верно говорят: кто боится, того и бьют. Однажды вместе с водой в кружку попала змейка, и я решил — все, хватит пить из источника, и двинулся в путь. В жаркий полдень сделал привал на лесной полянке. Только открыл флягу, как вдруг из рощи раздался дикий вопль человека. Я выронил флягу, схватил ружье и кинулся на крик. Моим глазам предстала страшная картина: огромный бурый медведь подмял под себя человека — одни только ноги в гутулах видны. Что делать? С какой стороны лучше выстрелить, чтоб наверняка было? Если зверя не убить, а только ранить, он человека еще сильнее придавит. А тот пока, видно, жив. Я обежал рощу кругом и встал к медведю лицом. Зверь не обращал на меня никакого внимания. Я приготовился и только он замер — выстрелил ему в ухо. Медведь дернулся, покатился по земле и затих. Стук моего сердца, казалось, был слышен далеко вокруг. Я снова зарядил ружье, держа его наизготове, но зверь был мертв. Я подошел поближе. Человек по-прежнему лежал без движения. Это оказался молодой парень, кожа на его голове была содрана от затылочной впадины до самого темени. Сломанное ружье отброшено в сторону. Очевидно, когда зверь навалился на охотника, тот успел выхватить охотничий нож и вонзить зверю под ребро, да, наверное, клинок не достал до сердца. Я нагнулся над несчастным парнем, он был весь залит медвежьей кровью, но сердце у него билось. Я обрадовался и стал делать ему искусственное дыхание. Охотник приоткрыл глаза.

— Не бойся, медведя я убил. Что, сильно болит? — только и успел я спросить, как бедняга опять потерял сознание. Я приволок рюкзак, разжал охотнику зубы и влил в рот холодного чая. Несчастный пришел в себя, гримаса боли исказила его лицо, и он потянулся рукой к зияющей на голове ране.

— Не трогай руками. Инфекцию занесешь. Сейчас я обработаю тебе рану и наложу на нее повязку.

— Болит, мочи нет…

— Ничего, немножко ободрал тебя медведь. Погоди, вещички развяжу и найду лекарство, — сказал я, а парень стиснул зубы, с трудом превозмогая боль. Я отыскал настой шипотела и стал мазать рану.

— Ой-ой-ой, жжет-то как, сил моих нет! — истошным голосом завопил охотник. — Йод, что ли?

— Ага, йод, не прижечь — заражение начнется, — ответил я, водворяя на место содранную кожу. Если приложу чуть не так, парню всю жизнь ходить со шрамом, — прикинул я, пытаясь действовать как можно аккуратнее.

Но как я ли старался, изодранной кожи на весь череп не хватило. Делать нечего, я разорвал шелковую рубашку Дамы на полосы и забинтовал голову раненого, который вопил, не переставая:

— Не могу, дяденька, лучше пристрелите. Все одно помру-у.

— Терпи, терпи, сейчас легче станет. Из-за пустяковой царапины помирать собрался? Стыдись! — бранил я его.

Потом расстелил одеяло, спальный мешок и уложил парня. Вспомнив про чудодейственный настой из золотистого стебля, напоил им парня. Тот мгновенно уснул со страдальческим выражением на лице. Я развел огонь, приготовил чай и еду, начал свежевать медвежью тушу. Больной проснулся на закате.

— Ну как, болит?

— Не очень. Здорово поспал.

— Пить будешь? А может, поешь?

— Пить хочется. Это что такое?

— Шкура того медведя, что вздумал поиграть с тобой.

— Это вы его убили?

На мои слова, что убили мы его вдвоем, парень, морщась, засмеялся. Какое счастье общаться с человеком после того, как ты в течение двух лет не видел человеческого лица, не слышал человеческого голоса. С тех пор, как июльской ночью позапрошлого года мне улыбнулась, стоя в дверях, бранчливая проводница: «До свиданья, дяденька, не сердись!..», я был лишен этой великой радости. Очень мне хотелось поговорить, посмеяться. Я развел костер, сел рядом с парнем и говорил, не мог наговориться. Он предполагал, видно, что я беглый заключенный, и явно побаивался меня. Поэтому я рассказал ему о своих злоключениях последних трех лет.

— Прошлым летом бродил я по северному склону западного пика и вдруг вижу… — И тут я замолк, в голову пришла мысль: «Человек передо мной незнакомый, почем я знаю, как он отреагирует, услышав о золоте, о драгоценностях. Не раз случалось, что золото лишало людей чести и совести, делало грабителями и убийцами. Поэтому лучше промолчу-ка я о жилище Дамы, а о его богатстве и тем более. Хотя даже если и рассказать, парень все равно не найдет. И все же не буду рисковать», — думал я. А собеседник мой, не дождавшись продолжения рассказа, нетерпеливо бросил:

— Так что же вы там увидели?

И я, ничем не выдав себя, рассказал ему о схватке рыси и волка, которую подсмотрел в конце первой зимы. И что же? Поразил я парня своим рассказом. Слово за слово, он рассказал, что зовут его Бадра, родом он из Хубсугульского аймака, а работает в городе Дзун-Хара. Семьей не обзавелся, увлекается охотой, любит бродить по лесам. Каждый год, взяв отпуск, приезжает сюда охотиться. Теперь вот десятые сутки, как из дома.

— Если бы вы, Дагва-гуай, — воскликнул он, — случайно не оказались в этом месте и не бросились бы мне на помощь, вряд ли бы я остался в живых. Я единственный сын у родителей. Спасибо вам огромное, мой старший брат. Вы мужественный, хладнокровный и благородный человек. Я буду вам отныне младшим братом. — При этих словах голос его дрогнул, а глаза увлажнились. Я и сам расчувствовался.

До чего же сложная штука — жизнь! Два года назад, пораженный тяжким недугом, я занес себя в списки смертников и в отчаянии собрался покончить счеты с жизнью. А теперь я не только здоров, но спас жизнь другому человеку и приобрел славного младшего брата. Верно говорят: «Жив будешь, так и из золотой чаши напьешься».

Несколько суток я ухаживал за Бадрой. Его рана не воспалилась и зажила быстро. Только в нескольких местах остались проплешины да на всю жизнь шрам на затылке и шее. Каждый день я смазывал рану настоем из шипотела, и через неделю можно было снять повязку.

— Я знал, что медведи нынче от муравьиного спирта дурные ходят, — объяснял мне Бадра, — и шел с оглядкой. Набрел на