Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

— Нет… не знаю, — растерялась Вика.

— Прошу вас, — сказал Полужняк. — У меня скоро поезд. Что ж мы так и будем мокнуть под дождем?

— Ну, хорошо, — кивнула Вика.

— Но раньше позвольте вручить вам вот это…

Летчик развернул газетный кулек, уже изрядно промокший, и протянул букет, вдруг полыхнувший под серым вокзальным небом искрами фиолетово-розовых цветов. Это было так неожиданно, что Вика даже зажмурилась.

— Это мне? — тихо спросила она. — Какое чудо!

Она никогда не видела этих цветов и теперь изумилась их неожиданности, их волнующей незнакомости. Даже на ощупь у них были жесткие, почти проволочные стебли. И маленькие, крепкие, навощенные листья. И все у них было диковато-грубое. Но зато сами чашечки, робко и редко сидевшие на жестких ветках, были так тонки и нежны, что трепетали даже от Викиного дыхания. Они казались вырезанными из фиолетово-розовой папиросной бумаги. От этой грубой суровости и тонкой нежности цветов веяло грустной, щемящей прелестью.

Вика благодарно посмотрела на Полужняка.

Освобожденные от бечевы и газетной обертки, цветы, будто вновь ожившие, расправлялись под мелкой моросью дождя. Вика чувствовала, как стебли пружинисто разжимали пальцы.

Они вошли в ресторан вокзала, сели за свободный столик у окна.

— Может быть, немного вина? — предложил Полужняк.

— И еще что-нибудь под цветы, — попросила Вика. — Мне жаль класть их на подоконник.

Официантка принесла вазу.

Все в зале посматривали на букет.

Он стоял на столике, еще влажный от дождя, в тепле вокзала от цветов неуловимо веяло дикой свежестью далекой земли.

— Мне кажется, — задумчиво сказала Вика, разглядывая багульник, — им нелегко дается это нежное цветение.

— Да, они растут в сопках, на каменистых россыпях, — сказал Полужняк. — Корейцы говорят: если хочешь понять душу земли, посмотри на ее цветы. У них багульник считается священным. Однажды я снимал комнату у старой кореянки, и она каждый год ходила после снегов в сопки, чтобы срезать веточку багульника. Она никогда не приносила много. Только одну ветку. Она говорила: «Для двух человеческих глаз, понимающих красоту, достаточно одной ветки багульника».

Вика некоторое время наблюдала, как Полужняк разминал над портсигаром, а затем раскуривал папиросу. Он был в новеньком черном форменном костюме, еще топорщившемся жесткой портняжной утюжкой, но в то же время кое-где измятом, наверное, за дорогу, пока лежал в чемодане. Над грудным карманом пестрело несколько колодочек каких-то орденов, в которых Вика не разбиралась. Пострижен он был по-старомодному, и рядом с красноватой заветренной кожей висков и скул жестко серебрилась седина, коротко состриженная машинкой. Но Вику удивило в этом с виду таком обыкновенном человеке его неожиданная, совершенно не вяжущаяся с внешним обликом чуткость, его какое-то целомудренное, серьезное и очень непосредственное рассуждение о красоте. И она, теперь уже рассчитывая на эту чуткость и проницательность, осторожно сказала:

— Эти цветы нельзя дарить просто так. Обязательно только в торжественных случаях. Например, на свадьбу. Или когда… очень любишь…

Летчик усмехнулся:

— Я вас понял… Но не подумайте… Я тут ни при чем. Просто меня попросили передать вам эти цветы. Только и всего.

— Передать? Мне? — встрепенулась Вика.

— Насколько я понял, у вас на Востоке есть большие друзья.

— Да, есть… были, — не сразу ответила Вика, чувствуя, как влажнеют глаза. — Когда-то учились вместе в институте.

— Почему же были? Вы сами сказали, что эти цветы нельзя дарить просто так… Значит, кто-то очень помнит о вас…

— У меня сегодня день рождения, — смешавшись, тихо сказала Вика.

— Вот как! Выходит, привет за десять тысяч километров поспел как раз вовремя!

— Я даже не знаю, от кого, — сказала Вика, но про себя уже почти была уверена, что это, конечно, все Юрка.

— Мне передали их под Хабаровском, — сказал Полужняк. — У вас там никого нет?

— Раньше не было… Может быть, теперь. Они ведь все геологи…

— И вы тоже?..

— И я… тоже… — краснея, сказала Вика.

Полужняк посмотрел на нее своими острыми, внимательными глазами.

— Вы глядите на меня так, будто я предательница, — вовсе смутилась Вика.

— Нет, почему же? — мягко сказал Полужняк. — Давайте лучше выпьем за день вашего рождения. Я не знал, я бы тоже вставил в этот букет свою веточку багульника. Это действительно торжественный повод.

— Спасибо, — поблагодарила Вика.

— И еще выпьем за этого парня.

Вика опустила глаза.

— Разве он не назвал себя? — спросила она через некоторое время.

— Получилось как-то все неожиданно. Мы даже не успели переговорить. Перед самым отходом поезда на станцию заскочил газик. Весь залепленный снегом. И радиатор, и ветровое стекло. Смотрю, из машины выпрыгивает парень. Побежал вдоль поезда, полушубок нараспашку, заглядывает в окна. Я как раз стоял в тамбуре. Подбегает ко мне: «До Москвы?» — «До Москвы». Запыхался, хватает ртом воздух. «Дружище… Сделай одолжение… передай вот это… по адресу.. Я сейчас напишу». Он сунул мне пучок прутиков и стал быстро шарить по карманам полушубка. Поезд тронулся. Парень побежал следом, достал блокнот и на бегу кое-как набросал адрес. «Не забудь, поставь в воду! — крикнул он мне, отставая. — В воду поставь!..» Я еще видел, как он стоял на платформе и шапкой вытирал лицо. Ну, а цветы… В Новосибирске они стали оживать. В Свердловске выбросили бутоны. Парень, видно, рассчитал все точно.

Оба помолчали.

— У меня осталась его бумажка. — Полужняк протянул листок из блокнота. — Может быть, можно узнать по почерку. Но едва ли… Я с трудом разобрал.

На листке кривыми буквами с проколами от карандаша был написан Викин адрес. И больше ничего…

«Ну конечно, Юрка, — с грустной и трепетной горечью подумала Вика. — Только он мог сделать такое… Милый, непокорный чудак».

Полужняк курил. Вика нервно теребила край листка из блокнота. Потом Полужняк взглянул на часы:

— Ну, мне пора.

— Можно, я провожу вас на вокзал? — попросила она.

Уже вечерело. На туманной площади плавились желтые круги огней. Они взяли такси и доехали до Курского. Крымский поезд заканчивал посадку. Летчик пожал Викину руку и вошел в вагон.

— Приезжайте к нам! На наш рыбу-остров! — помахал он с площадки. — Мы еще погоняемся за китами!

Вика грустно улыбнулась.

Она постояла на перроне, глядя затуманившимися глазами на убегающий красный фонарик хвостового вагона, потом медленно, машинально спустилась в тоннель и вышла на площадь, тускло блестевшую мокрым асфальтом, мокрыми горбами автобусов и такси, мокрыми плащами и зонтиками привокзальной сутолоки. Ее останавливали, спрашивали, где она купила «такие