Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева

в воздухе белая пыль от марширующих северян, готовых сражаться за своего лидера и свои идеалы. Среди них был лучезарно улыбавшийся Муслим с припудренным пылью лицом. Он снял камуфлированную футболку и начал умываться, поливая сам себе из шланга, лежащего около бетонной чаши, где поили коз и коров, которые тут обретались и служили питанием для бойцов. Он поигрывал нешуточными мышцами, бугрившимися на плечах и спине. Муслим всегда поражал воображение младшего брата своим атлетическим телосложением и здоровьем. Казалось, что этот великан вечный, в каплях воды, как в алмазной пыли, сияющий идеал, недосягаемый и великий… Таким его навсегда запомнил Муниф. А сам до сих пор ощущал себя внутренне мальчишкой, тощим и не слишком сильным, хотя, если бы увидел себя глазами Пича, весьма удивился бы. Тот воспринимал его как раз таким, как он когда-то Муслима.

Пича он оставил дома, велев не отвечать на звонки, не открывать дверь, не выходить. Еды ему хватит на несколько дней. Лишь бы квартиру не спалил.

— Сейиди, — вывел его из задумчивости высокий мужской голос Вафи, старшего на плантации. — Мне сказали, что ты меня ждешь.

— Как дела? Как твое здоровье, Вафи? — Муниф всегда был вежлив с людьми, стоящими ниже него по положению, тем более с подчиненными, тем более с земляками.

— Спасибо, уважаемый сейиди, все хорошо. Как ты сам? Как твои дела?

Они могли говорить так довольно долго, по нескольку раз задавая одни и те же вопросы. Так йеменцы делали в особенности с людьми посторонними, но если знали друг друга давно, то разговор про здоровье и дела сворачивали после первого круга расспросов и ответов.

— Он ждет тебя, — сообщил Вафи, отирая дождевые капли, стекавшие с волос на лицо. — Его оставили в домике на горе, чтобы не слишком обращал на себя внимание рабочих. Многие знают его в лицо, могут пойти разговоры. Они ведь тебе не нужны, сейиди?

— Ты, как всегда, проницателен и деликатен, дорогой Вафи. — Муниф поднялся со скамьи и дернул футу, от которой совершенно отвык на военной службе, поправил на поясе джамбию, принадлежавшую когда-то брату. Уже давно (сразу после отъезда Мунифа из Саады) Джазим посылал своего человека к Афаф, чтобы тот забрал вещи Мунифа. Именно тогда она положила к вещам этот кинжал.

Единственное, что сейчас порадовало Мунифа в его гражданском облачении, это пиджак — в горах сегодня было прохладно и сыро.

Он нацепил пояс и засунул за него джамбию, зная, что заедет к Афаф, ему этим хотелось продемонстрировать, что он чтит память о брате. Однако первым оценил его кинжал связной хуситов, дожидавшийся в домике.

Встал навстречу, когда Муниф вошел в полутемный сарай с нарами вдоль стен, где ночевали работники, возвращавшиеся домой только в джума. Перебросились дежурными фразами о здоровье, как вдруг связной спросил:

— Ты разве местный? Разговариваешь как все в столице, а джамбия у тебя здешняя, старинная и дорогая. Если мне не изменяет память, такие, а их было всего штук пять, подарил Хусейн аль-Хуси нескольким своим приближенным бойцам. Материалы все очень дорогие на ножнах.

— У тебя хорошая память, и она тебя не подвела, — кивнул Муниф, пожалев, что надел джамбию. — Читай эти бумаги. Тут то, что можно предоставить вам из оружия, и расценки. Мне кажется, и этого скоро не будет. Пользуйся моментом и сообщи об этом своим.

Связной кивнул и выложил на стол несколько пачек долларов:

— Я не с пустыми руками. Сейчас поставлю галочки на твоей бумаге, и когда ждать поставок?

— Сегодня же позвоню и грузовики отправятся к вам как обычно.

Муниф уже встал, чтобы попрощаться, но связной вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ну конечно! Ты слишком молод, чтобы быть приближенным Хусейна. А вот твой брат! Муслим ведь твой брат? А я-то ломал голову, на кого ты так похож?

— Вспомнил? — со злостью уточнил Муниф. — А теперь забудь. Тебе же будет лучше. Если кто-то узнает…

— Понял-понял, сейиди, можешь не продолжать, — побледнел связной и поторопился уйти, схватив с грубого деревянного стола бумажку со списком оружия. — Я сейчас все помечу и верну.

Муниф завернул деньги в газету и отнес их в машину. Тут у него был джип, купленный в складчину с Джазимом, чтобы переезжать с одной плантации на другую, на этой же разъездной машине их встречали в аэропорту, когда они прилетали.

Вернувшись, он обнаружил список на столе и скромно сидящего рядом на скамье связного.

— Ты лично знал брата? — Муниф сложил вчетверо листок и убрал его в карман пиджака, собираясь уходить.

— Лично нет. Но кто же его у нас не знает! Все газеты пестрели не только портретами Хусейна, но и других героев, в том числе и твоего брата. Странно, что ты не в курсе дела. Хотя… — он осекся.

— Что говорили про меня? — спросил Муниф, догадавшись о чем не договорил связной.

— Разное, — уклончиво ответил хусит. — Кто-то плел, что ты погиб вместе с Муслимом, кто-то, что стал шахидом, а кто-то, что ты предал нас всех…

— Громко сказано, — хмыкнул Муниф, понимая, что легкой прогулки не будет и просьба-задание Салима воссоединиться с родичами и земляками может просто-напросто стоить ему жизни. Но не собирался отступать.

Он, взяв джип, поехал в Сааду, перед отъездом устроив втык Вафи, который считал, что рабочие могут безнаказанно таскать кат с плантаций Джазима и Мунифа. Он пообещал пустить на удобрения каждого, кто будет брать больше, чем можно унести за щекой. У Вафи не возникло сомнений, что Муниф выполнит обещание, когда он поглядел в глаза хозяина, злые и циничные.

* * *

Муниф покрутил по улицам Саады, не сразу найдя собственный дом. Слишком много времени прошло. Зато проехал мимо того особняка, и все, что нахлынуло при виде этого забора с битым стеклом поверху, чуть не накрыло его с головой. Он даже остановился неподалеку, за тем поворотом, где тогда ждали его Рушди и Акрам. Уже утром ждали, уехав ночью… Лег грудью на руль и прикрыл глаза, но тут же взял себя в руки, достал из бардачка сигареты и закурил. Слишком тяжело. Он чувствовал беспомощность, изнуряющую, лишающую сил, не ощущал себя свободным последние годы, только в качестве придатка Джазима.

Мысленно вознес молитву Всевышнему, и это придало ему сил.

«Словно в ту ночь», — так он подумал, когда, оставив машину за несколько домов, дальше пошел пешком — слишком узкая улица для джипа.

Муниф увидел соседа, старика Дауда, сидящего в глубокой тени дома на плоской ковровой подушке с подобием флюса из-за листьев ката, набитых