Зимняя смерть в пионерском галстуке. Предыстория - Эльвира Владимировна Смелик

– Так то война, – буркнул один из пацанов. – А сейчас ее нет.

– А тебе нужна, что ли? – припечатал его Юсуф, глянул чуть ли не яростно и опять выругался, уже по-своему.

У дверей намело уже немало, хотя сторож совсем недавно здесь чистил, и пришлось отгребать снег ногами, несмотря на то, что был всего лишь в Зининых тапочках, а иначе открыть нормально не получалось.

Того, что пленники сбегут, Юсуф не боялся. На улицу полураздетыми не вернутся, а здесь он всегда их найдет, хорошо запомнил. Подпихивая в спины, загнал мальчишек в фойе.

– Обмахнитесь тут, – скомандовал, – а то натопчете. И с одежды натечет.

Пока пацаны послушно отряхивались и обхлопывали друг друга, каким-то неизвестным десятым чувством на расстоянии ощутив неладное, появилась Марина Борисовна, вытаращила глаза, всплеснула руками.

– Это еще что?

– Да вот, – отведя взгляд, пояснил сторож. – На улице выцепил. С балкона в сугроб прыгали.

У воспитательницы лицо моментально изменилось, перекосилось болезненно, глаза потемнели, взгляд стал холодным и жестким.

– В сугроб? – переспросила она звенящим шепотом. – С балкона? Да вы… вы…

С каждым словом ее голос становился все выше и надрывней. Казалось, еще чуть-чуть, и она завопит, как пожарная сирена. Но тут, видимо, услышав разговор, из дискотечного зала выглянул Павел, откинул за спину рулон ватмана, который держал в руках, и торопливо ринулся к собравшейся в фойе компании, прямо на ходу произнося:

– Марина Борисовна! Марина Борисовна! Давайте лучше я с этими моржами разберусь? По-мужски.

Сначала воспитательница и на него посмотрела недобро, но уже через пару мгновений опять изменилась в лице. Черты расслабились, словно оплыли, эмоции ушли, уступив место привычному в последнее время безразличному усталому выражению, глаза потухли. Марина Борисовна поморщилась, равнодушно махнула рукой.

– А! Делайте что хотите.

Но, прежде чем уйти, все-таки глянула на практиканта с благодарностью. А тот приосанился, упер руки в бока, сверху вниз уставился на троицу, мысленно перебрав их по именам: Владик Снегирев, Добриков Сережа, Васильев Вова. Кажется, все из шестого класса.

Юсуф, посчитав свою миссию выполненной, медленно побрел на кухню, что-то сердито ворча себе под нос.

– Та-ак! – протянул Павел грозно. – Не живется вам спокойно? Фантазия хорошо работает, только всё не в ту сторону. Кроме как глупости, больше ничего придумать не способны. А завтра что, подледным ловом займетесь? С полным погружением. А?

Снегирев зыркнул насупленно, надул губы, пробормотал чуть слышно:

– Мы, чё, совсем того?

Павел, скорее всего, расслышал, но напрямую соглашаться не стал, продолжил:

– А что, давайте! Идиотов на свете и без вас хватает. Никто и не заметит: тремя больше, тремя меньше.

Владик растерялся. Сначала решил, что практикант так прикалывается – ведь вроде же говорить подобное непедагогично, но, подняв взгляд, наткнулся на встречный. Такой, что захотелось зябко поежиться.

Голубые глаза Павла мерцали жестким холодным льдом. Острый вымораживающий взгляд будто пронзал насквозь, легко проникал до самых печенок. Владику даже показалось, что практикант ничуть не шутит, что он на самом деле не против, если они…

– А чё мы сделали-то? – возмущенно и даже немного испуганно воскликнул Снегирев. – Подумаешь, в сугроб прыгали. Первый раз, что ли? И вообще… вообще… – Он едва не захлебнулся словами и, окончательно утратив самообладание, отчаянно выкрикнул: – Ты кто такой, чтобы тут командовать? Ты вообще даже не учитель!

Васильев и Добриков, совершенно сбитые с толку, топтались на месте, изредка косясь друг на друга и на остальных, думали чуть ли не хором, что Владька сейчас довыпендривается. А за его нахальное выступление, между прочим, всем достанется и еще больше, чем за прыжки с балкона. Но Павел не стал никак реагировать на последние снегиревские вопли, скомандовал негромко, но весомо и четко:

– Марш в свою комнату. Балкон закрыть. Минут через десять приду проверю. Чтобы был полный порядок. – Потом просто взял и развернулся, двинул назад к залу, даже ни разу не оглянувшись, не проверив, а его точно послушались?

Но мальчишки и правда в фойе не остались – смысл тут торчать? Потопали к лестнице. А вот Владик не выдержал, обернулся, буркнул вслед исчезнувшему за дверью Павлу:

– Да пошел ты!

Он так и не смог успокоиться, пока добирались до комнаты. Внутри бушевал огонь негодования и упрямства.

Что дворник – его-то вообще какое дело? – что Марина Борисовна, что Павел устроили трагедию из ничего. Будто они не прыгали с балкона, а, например, шеи живым голубям сворачивали. Особенно этот Павел. Всего лишь практикант, а туда же. Еще и не просто отчитал, а посмеялся, унизил, обозвал идиотами.

– Заманал. Суется везде. Долбаный Пашечка. Сам ноль без палочки, а туда же, – бубнил Владик всю дорогу, хмурился, смотрел в пол и потому едва не врезался в попавшегося навстречу Сарафанова.

Они просто чудом не столкнулись. Но Сарафанов все равно отчего-то взвился.

– Ты это про кого, недоумок? – прорычал яростно и обрушился на Владика.

Глава 18

Сарафанов специально улучил момент, когда Павел остался один, подошел, чуть смущаясь, глянул исподлобья, дождался, когда тот спросит:

– Что, Игорь?

Не только потому, что не решался заговорить первым. Просто Павел, наверное, единственный из всех называл его по имени. Учителя всегда обращались по фамилии, ребята тоже. Или вообще сокращали ее до прозвища «Сарафан», нелепого и унизительного.

Хотя у многих прозвища были. Владика Снегирева звали Снегирем, Дениса Мокиевского Мокич, Заветова Жекой. Бармуту тоже обычно по фамилии, но она звучала по-особенному, загадочно и непонятно. А Сарафан что? Девчачья шмотка. И никто не обращал внимания, что, слыша его, Игорь обижался и злился. А вот Павел…

Павел все понимал. И что Сарафанову не нравится собственная фамилия, и что сам он вовсе не такой, каким его считали другие. Даже если он действительно не слишком быстро соображал и учился так себе, это же вовсе не значило, будто от него совсем никакого толку.

Кто-то должен быть умным, а кто-то сильным и выносливым. Это тоже важно и нужно, на одних мыслях и словах далеко не уедешь. Кто-то много болтает, а кто-то действует. Это нормальное положение дел, когда один говорит что, а другой делает. И каждый по-своему ценен.

Павел тоже так считал. Потому и обращался к Игорю по имени. Потому и смотрел на него внимательно и одобрительно. Как на равного. Почти.

На полное равноправие Сарафанов и не претендовал, прекрасно осознавал: это не просто недостижимо, это вообще неправильно. Ему на самом деле не хотелось быть никаким особенным. Вот Бармута, Жека, Храмов – они да. А