Не воротишься - Надежда Вадимовна Ларионова

Двадцать минут спустя Сыночек уже примостился на бортике ванны и с удовольствием наблюдает, как Марина вываливает в воду пакет живых миног. А после – забирается в ванну сама.

* * *

Ведьма стоит под козырьком. Смотрит, как дождевая вода с грохотом скатывается по желобу и бежит по тротуару, минуя водосток. Ведьма что-то тихо напевает, мелодию не разобрать. В руках у нее дымится тонкая сигарилла. Марина вдруг понимает, что лицо у ведьмы такое – детское? Вроде как у девчонки-старшеклассницы, укравшей у мамы тяжелые янтарные бусы и единственное нарядное платье на юбилей свадьбы.

Сыночек недовольно урчит у Марины на руках, и ведьма замечает их. Нет, совсем не девчонка, думает Марина, разглядывая ведьму при дневном, сером свете. Темные впадины глазниц на бледном лице. Старушечьи, потухшие глаза. Что-то изменилось в ней с прошлого раза. Марина вспоминает: точно, волосы, затянутые в высокий хвост. Рыжие, огненные, как у нее самой. Вернее, как были у нее раньше, до Сыночка. До того, как она в тридцать два стала седой.

* * *

Когда ведьма закрывает за ними дверь, Марина садится в кресло напротив ее стола и распеленывает Сыночка. Он бьется и отчаянно сипит жабрами. Стягивая распашонку, Марина инстинктивно накрывает ладонью росточек, который появился этим утром между его ребер. Марина знает, что этот розовый нарост скоро превратится в плавничок.

Ведьма в это время стоит за ее спиной. Бледная, будто бескровная, рука с тремя крупными перстнями отводит Маринину ладонь и брезгливо тычет в нарост. Сыночек яростно взбрыкивает ногами, и Марина охает – спайка между его бедер стала заметнее.

Марина держит Сыночка на коленях. Сыночек сердится, жабры под ушками то и дело показывают красную колючую сердцевину. Перепончатой рукой он схватился за Маринину кофту и мнет ее, нервно, по-кошачьи.

– Ру-са-ле-нок, – пропевает ведьма и бухается в свое кресло.

Щелкает пальцами, и вокруг них загораются оранжевые огоньки свечей.

Сыночек шипит и вырывается – огонь пугает его.

– Что ты хотела, милочка? А не нравится, так верни туда, где подобрала. – Ведьма задумчиво перебирает карты в руках, а потом «хлоп» – сбрасывает на стол. Щурится. И вытаскивает одну за блестящую черную обложку. – Висельник. Время выбирать.

Марина вздрагивает, и они с Сыночком вжимаются друг в друга.

– Милочка, не затягивай. А то придется перед Рыбинспекцией отчитываться по делу о незаконном вылове.

Ведьма хохочет, стучит руками по столу, так что карты подпрыгивают, как выброшенные на берег рыбины.

Марина вскакивает, запихивает Сыночка в конверт и бежит к двери. Дверь грохочет металлически и не поддается.

– Выпусти меня! Чертова кукла, выпусти!

Ведьма щелкает пальцами, и дверь распахивается, так что Марина едва не падает на крыльцо. Сыночек визжит, и Марина принимается успокаивать его: «Ш-ш-ш, тише, тише», – заикаясь, сглатывая горячие слезы. А когда он засыпает, уткнувшись в ее бок, Марина понимает, что слезы высохли. Что щеки холодит ветер с реки. И над головой носятся чайки, острокрылые, белые, и выкрикивают: «Эй, эй! Следуй за нами, эй!»

* * *

Одежда осталась на берегу. Красный свитер, рыжие брюки – почти не заметные среди опавшей листвы.

Сыночек обнимает Марину за шею, его хвост бьет ее по ребрам. Вода ледяная, и Марине кажется, будто ноги ее немеют, отнимаются, превращаются в сильные, блестящие плавники. Сердце екает. Если Марина станет такой же, как Сыночек, ей не придется расцеплять руки.

Чем глубже она заходит, тем более скользкое илистое дно, коварное, засасывающее. Ступать по нему тяжело, и Марина едва удерживает равновесие, чтобы не ухнуть вниз, в холодную глубину.

– Сыночек, – зовет она чуть слышно, и он поднимает голову и смотрит на Марину черным немигающим взглядом. Как будто знает про нее все.

Пойдем со мной, – говорит его взгляд. Марина набирает в легкие воздух и ныряет вслед за Сыночковым блестящим хвостом.

Октябрь 2007

Батюшка

I

– Спят усталые игрушки… Спят… Ш-ш, ш-ш… – Отец Филипп слышит, как жена тяжело ходит по комнате, но продолжает качать Васютку.

Васютка никак не засыпает и сонно гудит на раздражающе высокой ноте. Жена охает, когда он в очередной раз взбрыкивает у нее на руках, и шлепает по голой вихляющей ляжке.

– Даже книжки спят, только ты не спишь, – шипит жена в его разгоряченное маленькое ушко, когда отец Филипп входит в комнату.

Жена еле сдерживается, чтобы не закричать, не бросить брыкающуюся ношу на пол.

– Я уложу, – говорит отец Филипп и кладет руку на женино запястье. Васютка перебирается на него по-мартышечьи ловко и цепляется за шею. Жена кивает, лоб ее взмок от усталости. И показывает два пальца – значит, два часа. Два часа укладывала, и все без толку. Горячечный, с беспокойно бегающим взглядом, Васютка не спит, только завывает тихонько. Отец Филипп ходит с ним из угла в угол и представляет, что он большой церковный колокол – дин-дон, дин-дон. Отец Филипп качается в такт этому ритму и наконец чувствует, как тело сына обмякает, как лоб утыкается в его рясу. Он подходит к высокой сыновьей кроватке и опускает Васютку. Простынка в цветочек будто летний зеленый луг. А на лугу – белый, раскинувший руки-крылышки Васютка. Ручки непроизвольно дергаются, хлопают по животу, Васютка вскрикивает, но успокаивается, услышав знакомое «ш-ш», и вновь проваливается в сон.

Отец Филипп гладит его по ножкам, а когда сын начинает дышать ровнее, наклоняется и целует. И, едва касаясь, рисует на поцелованном лбу распятие.

* * *

Жена сидит над остывшим чаем. Ее запястье, тонкое, прозрачное, тонет между его ладоней.

– Я весь день ему температуру сбивала, сначала свечки ставила, он, конечно, мне все лицо. – На лице и правда свежие царапинки от детских когтей. – А потом снова тридцать девять, и ничего. Хрипит. Дергается опять, на ножки ставлю – идти не хочет, падает. И сироп от кашля плюет, воду плюет, водой весь пол залили – хоть какая-то польза, чище будет, тараканы повыведутся.

Жена смеется, но смех у нее тусклый, как еле теплящийся свечной огонек.

Пока едет скорая, они с женой стоят в проходе и смотрят на белый силуэт спящего на боку сына.

В полутьме отец Филипп силится разглядеть – поднимается ли его грудь?

– …врачебную Твою силу с небесе ниспосли, прикоснися телеси, угаси огневицу, укроти страсть и всякую немощь таящуюся, – шепчет жена. А потом прерывается и спешит к двери, по крыльцу уже топают две