Комикс - Ксавье О. Холлоуэй

Темная, плохо освещенная комната, высокий мансардный потолок. На полу мусор, разбитая бутылка, упавший стул. Женская и мужская фигуры на фоне окна во всю стену.

– Ударь! Ну! Ударь! Давай же! Ты сдал меня, ублюдок! Поэтому бей! Будь мужиком! Ну что же ты?! ДАВАЙ!

Мужчина отвешивает женщине тяжелые, гулкие пощечины.

Удар. Смех. Удар. Всхлипы.

Удар. «Слабак! Это все? С-сука!»

Так продолжается минуту? Две? Десять? Час?

Ее лицо в кровоподтеках и слезах, красное, опухшее. Она все еще смеется, но почти беззвучно. Поднимает трясущуюся руку.

Пистолет.

Выстрел.

Дым еще не рассеялся. Звук еще отражается от стен. На его левом ухе кровь.

Вытекает тихим ручейком.

Опаленные волосы. Обожженная щека. Запах пороха. Пулевое отверстие в окне.

Она подходит вплотную. Взгляды сцепились. Приглаживает его взмокшие волосы. Он ощущает только горячий ручеек крови на шее. Она прижимается к нему. Он вдыхает запах ее волос. Тонет в ее поцелуе. Она выталкивает его из окна. Он замирает в окружении сотен переливающихся осколков, как во сне.

Отель

Дорогой ресторан. Изображение следует за усталым мужским закадровым голосом.

Бармен не знал, как правильно делать мохито. Я попросил принести мяту, сироп, лайм, содовую, ром и лед. Теперь несколько человек наблюдают, как я смешиваю ингредиенты и пью. Тоже мне, Гранд-отель…

– Что ты делаешь?

Она приходит, как всегда, внезапно и, как всегда, приковывает к себе все взгляды.

– Да вот, они не знали, как делать мохито, а я их научил.

– Я тоже хочу!

Я делаю ей порцию и прошу принести еще мяты и содовой.

– Господи, как вкусно! Как ты догадался заказать?

– Очень захотелось мохито.

– Какое счастье выпить мохито в такую ночь!

– У тебя очередной мальчик?

– Что за тон? Ты опять напился?

Сегодня. От нее пахнет теплыми ночными цветами. Она, задумчиво улыбаясь, смотрит на какого-то лысого мужика за столиком напротив. Вероятно, очередной ее «друг», а, может, напоминает ей какого-то друга. Она постоянно рассказывает про них. Я давно перестал слушать. Как жужжание комара. З-з-з-з-з. То-онкое. З-з-з-з-з. Все они красивые, смешные и все-все классные. Про этого говорит, что, наверное, он должен быть очень хорош в постели. З-з-з-з-з. За соседним столиком кто-то рассказывает о том давнем убийстве беременной актрисы – я закрываю глаза и выпиваю за нее свою порцию. Доливаю рома побольше. Ощущение, что я застрял во времени, в котором ночь близится к двум… Как обычно, ей все быстро наскучивает. Она отставляет недопитый мохито и заказывает розовое шампанское.

– Я хочу танцевать. Почему ты не танцуешь? Ты такой скучный!

Она звезда здесь, а я… В здешней тусовке таких, как я, называют «старфакерами». Я давно сознательно принял эти правила игры и никогда не мог даже подумать о том, что может быть иначе. Мы просто используем друг друга. Вчера вечером она сказала мне, что я тяну на семь балов из десяти. Смотри-ка, не так уж и плох. Я. Почти уверен, что вряд ли она про меня кому-то будет рассказывать так же восторженно, как мне – про всех этих мальчиков. Кстати, она же их считает. Я у нее сорок третий. Или сорок второй? Матфей говорил, что прелюбодействуешь, даже когда смотришь с вожделением, поэтому, Господи, сколько же у нее их было тогда, если считать этого лысого ублюдка напротив?! Она расставляет их по номерам, словно коллекционирует. Или они. Ее. Непрерывная смена настроения вызывает у меня морскую болезнь. Вчера во время маникюра она прислала мне фотку накрашенных ногтей и сопроводила ее фразой «Я тебя люблю». А сегодня утром сообщила, что ей нравится со мной засыпать, но не нравится со мной просыпаться. Я снова решил, что с меня хватит. Усиливая предыдущую волну, она добавила «Ты странный». Я ответил: «Наверное поэтому ты все еще со мной» и ушел. На выходе из отеля меня поймал консьерж и настойчиво посоветовал отдохнуть, так как у меня слишком усталый вид. Скорее всего, она ему позвонила, пока я спускался в лифте. Я принял у него ключ от номера с покорностью фаталиста. А ночью, как обычно, оказался здесь, потому что она всегда приходит потанцевать перед сном. Сейчас она двигается под латино. Мысли и воспоминания, как лед в бокале: растворяются, затуманиваются и иногда хаотично всплывают, перестукиваются и клокочут в голове… Господи, ну как же я мог в это вляпаться?! Я сорок третий… Похоже, я все-таки один из них… Один из мальчиков? Ха-ха-ха! О да… Но это пока…

– Что ты сказал?

Она вспотела от танца, ее кожа искрится, словно леденец.

– Ничего. Я иду спать.

– Я с тобой!

1-й свидетель

Ты наклоняешься над раковиной, подставляешь голову под холодную воду и стоишь так очень долго. Ты не спишь уже какой, четвертый день? Пятый? Босиком на кафеле – пальцев на ногах не чувствуешь, но руки от холодной воды будто горят огнем. Сигаретный дым тянется за угол. Сквозняк студеный, пронизывающий.

Ты поднимаешь голову и смотришь в зеркало. Бледное лицо, почти черные синяки под глазами, расширенные зрачки и налитые кровью сосуды в белках. Приглаживаешь мокрые волосы, выжимая ледяную воду на спину, – она стекает по пояснице, ягодицам и ногам.

Снова наклоняешься и подставляешь голову под обжигающе ледяную воду.

Тебе снится город. Ты стоишь на крыше небоскреба и наблюдаешь в бинокль улицы, наполненные людьми с затянутыми пленкой лицами. Они слепо бредут, не разбирая дороги, наталкиваясь друг на друга. Падают, встают и упрямо идут дальше. Рядом кто-то мерзко смеется. Ты оборачиваешься, но не видишь ничего из-за слепящего заката. Где-то за спиной высоко вдалеке уже зажигаются первые звезды.

Звезды.

Ты захлебываешься в переполненной раковине и падаешь на бешено-пульсирующий от потока воды кафель. В зеркале медленно тонет во тьме мое бледное лицо.

Оповещение

Город с высоты птичьего полета. Кварталы, кварталы… От многих домов идет дым. Где-то верещат сигнализации, слышны далекие отдельные выстрелы, автоматные очереди, взрывы. Один из небоскребов горит. Ракеты, как иглы, снуют между зданиями, протягивая длинные дымовые нити до взрывов. Пыль не оседает, скрывая разрушения. По одной из улиц движется колонна танков, проезжая напролом по машинам, кускам бетона, поваленным деревьям и трупам. Одна из дымовых нитей дотягивается до первого танка, и взрыв останавливает его. Вторая нить останавливает последний танк. Беспомощные хаотичные выстрелы, раскаты пулемета – все звуки стираются грохотом обрушения зданий: дым,