Комикс - Ксавье О. Холлоуэй

правда? Я ведь улыбаюсь так, что мне даже отвечает девушка напротив. Мулатка. Симпатичная. Похоже, собирается ко мне. А если я с ней сейчас поцелуюсь, то смогу ли вызвать такие же эмоции у… Смешно. Она даже не заметит, а если и заметит, то посмеется. Простите, дорогая, я уже ухожу. Да, мне тоже очень жаль. Они опять целуются. Хм… Ведь если это судьба, то значит, выбора у меня нет. Нет. Но я могу хотя бы не смотреть, пойду на холод. Здесь нужна холодная голова. Очень холодная голова. Слезы. Прямо слезы текут, надо же… Вот это да… Слезы… Нет, хватит! Мальчики не плачут! Больше никаких слез! Только пара сигарет на холоде и голова прояснится. Шампанское здесь оставлю? Достало шампанское… Нет, возьму с собой все-таки. Хочется напиться. И хочется дайкири или… Ладно, в баре спрошу».

* * *

Чарльстон. Есть и хорошие танцоры, но многие неумело имитируют движения. Большинство двигается, как умеет. Слышен свист, выкрики «У-у-у-у-у» и хохот.

* * *

«Да, у меня все, как в той песне. Я когда ее слышу, то… Словно я сама ее написала. Наверное, так это и работает: беды похожи друг на друга, иначе грустные песни никогда не становились бы хитами. А грустных хитов гораздо больше.

Когда наступает конец, ты пытаешься вернуться к началу, но твоя любовь теперь выглядит смешной, а твои мечты кажутся наивными до невыносимого стыда. Так рождается ненависть к себе и желание выжечь все вокруг, чтобы вообще ничего не осталось, потому что все слезы выплаканы, потому что пустота требует пустоты. Это мой замкнутый круг: я возвращаюсь к исходной точке и убиваю свою любовь, на следующий день опять воскрешаю ее, ненавижу себя и снова убиваю ее…

Почему никто из них не догадывается? Каждого интересуют только собственные драмы. Каждый видит то, что хочет видеть. Моя черная пустота с искрами боли кажется им таинственным звездным небом, исполненным смысла. И им невдомек, что их тянет ко мне не любовь, а их собственная пустота».

* * *

«Самое тоскливое время на всех вечеринках – за час-полтора до окончания: все разбились на мелкие компании, кто-то напивается, кто-то с жаром что-то обсуждает, но все чувствуют приближение конца. Последний шанс уйти без потерь. Еще немного и ощутишь такое одиночество, что захочется успеть схватить початую бутылку виски и пару стаканов и выйти на воздух в надежде застать такого же неудачника, как и ты. Что может быть лучше встретить себе подобного? Кому нужны счастливые и беззаботные? Они слишком счастливы для того, чтобы остановиться и подумать о жизни, вдыхая теплый дым и потягивая крепкий алкоголь. Все премии «Солнечного альманаха» меркнут. Все. Почему ко мне привязалась эта фраза? Черт бы с ними, с этими премиями. Мне нельзя здесь оставаться. Я так и сказал ей. Еще сказал, что если не найду выход из этого чертового здания, то вернусь. Но я нашел, к сожалению. Вот он. Слава Богу».

* * *

Автомобили оставляют густые светлые клубы. Кеннет завороженно наблюдает за ними и даже пытается сосчитать.

– Судьба жестока, и после сладких подарков может преподнести горькие.

– Майкл, вы снова неожиданно, и я снова рад вас видеть. Что вы пьете? Шампанское? Какой кошмар. Будете виски? У меня и стаканы есть. Будете?

– С удовольствием! – Майкл выбрасывает бутылку, но она не разбивается, а катится по заледеневшим ступенькам, разливая пузырящееся вино. – Где вы раздобыли виски?

– Нашел на столе – опередил официанта, который хотел ее забрать. Они там уже начинают сворачиваться.

– Не знал, что у них есть. Вы возвращаете меня к жизни. А то это шампанское… Я его терпеть не могу.

– Что вы там сказали про судьбу? Тихо-тихо, не упадите. Вам не холодно? Может, зайдем внутрь?

– Судьба, Джеймс… судьба преподносит сюрпризы… Как прошел ваш вечер?

– «Давайте поговорим об этом у меня в офисе на следующей неделе».

– Ха! Что я вам говорил?

Кеннет отпивает виски и закуривает:

– А как у вас?

– У меня? У меня… иногда возникает желание убить кого-нибудь на таких вечерах. Без всякой причины. Непреодолимо. Доходит иной раз до того, что я еле сдерживаюсь. Ведь я неплохой человек, но иногда кажется, будто кто-то насильно вкладывает мне эти мысли мне в голову.

– И сегодня?

– Нет, сегодня все совсем не так. Сегодня мне хочется убить по-настоящему. У меня даже нож с собой.

– Нож? Лучше не надо, Майкл. Я вам как полицейский говорю. Разве оно того стоит?

– Я не думал об этом.

– Подумайте сейчас.

– Может быть, вы и правы…

– Отдайте мне нож.

– Забирайте! – Майкл протягивает ему нож.

– Спасибо. – Кеннет прячет его в карман.

– А кого вы ищете здесь все-таки?

– По идее, я не должен… но вдруг вы его тоже знаете? Я разыскиваю журналиста Антуана Элиаса Гомеса. Знаете такого?

– Что-то знакомое…

– Занимался светской хроникой в «Герце». Пропал не так давно.

– Здесь?

– Нет, конечно. Сюда меня пригласила переговорить его бывшая жена.

– Валери Фенуа?

– Вы ее знаете?

– Кто ж ее не знает?

– И Гомеса знаете?

– Нет, но, кажется, слышал о нем слишком много. Этакий красавчик, да?

– Не знаю, но Валери тепло о нем отзывается. Вроде как, он оставил глубокий след в ее душе.

– Душе?! Душе?! Ха-ха-ха-ха! – Майкл смеется так, что на него оборачиваются выходящие из здания люди. Он салютует им стаканом виски, выпивает его до дна и отбрасывает в сторону. – В ее душе! Ха-ха-ха!

Он замечает кого-то в толпе и перестает смеяться:

– Ладно, Джеймс, мне пора. Холодно, и у меня дела еще не закончены. Но что-то мне подсказывает, что мы скоро увидимся с вами. Не прощаюсь!

– Удачи!

Кеннет следит за Майклом – тот нагоняет высокого человека в темно-зеленой куртке, хлопает его по плечу, они обнимаются и садятся в машину. Кеннет пьяно улыбается, обнаруживает в руках стакан и бутылку, ставит их на каменные перила, тянется за сигаретами во внутренний карман и осекается. Принимается обыскивать все карманы, смотрит под ноги, но ножа нигде нет.

* * *

Непроглядность темноты усиливает тонкая полоска света – яркая, четкая, контрастная. Слышны гулкие голоса. Дверь, слабо скрипя, открывается – полоска расширяется и слепит, и в ней шевелятся, вытягиваются и извиваются тени. Когда они увеличиваются и перекрывают свет, на миг проявляются очертания и рельефы мебели и стен. Слышны стоны, всхлипы, глухие удары, стук от падающих предметов, звон стекла. Тени то почти исчезают, то появляются, зеркально рефлексируясь пятнами в потолке.

Как шорох, как еле сквозящий воздух, доносится слабое и протяжное «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».