Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров

Всё это время он знал: он заложник. Он пёс на цепи, дрессированный и злой. Кириллыч — кукловод, держащий его за шею, за ухо, за волю. И всё, что у него оставалось — это играть послушного мальчика. В нужный момент — кусать.

На следующее утро Кириллыч снова был у него в комнате. Как всегда без стука, как всегда, хозяин. Открыл холодильник, достал бутылку минералки, залпом выпил половину.

— Ну? — спросил Федя, приподнимаясь с койки.

— А, живой, — проворчал повар. — Как спалось?

— Как младенцу, — усмехнулся тот. — В заточении, да ещё и под охраной — лучшая колыбель.

— Ладно, к делу, — присаживаясь, сказал Кириллыч. — Нам предложили бой в Малайзии. Их местный чемпион. К счастью, бой не до смерти. Только нокаут. Вылетаем сегодня вечером.

— Всю свою недолгую жизнь мечтал побывать в Малайзии, — ухмыльнулся Фёдор. — Я всегда готов. С кем угодно. Лишь бы кормили.

Кириллыч на миг замер, потом хрипло рассмеялся. Школьник смотрел на него, и где-то в глубине этих глаз, мутных, тяжёлых, мелькнула тень. Не доброты. Не сочувствия. А чего-то другого. Может, усталости. Может — одиночества.

Малайзия... — подумал Федя.

Может, именно там мне повезёт сбежать. Или хотя бы умереть свободным.

Но вслух он этого не сказал.

— Значит, вечер. Тогда пойду готовить кулаки, — бросил он, и направился в зал.

Перед дверью он остановился, вдохнул. Ноздри наполнил запах влажной земли, аромат китайского чая и где-то на фоне — смутный гул улетающего самолёта. Или, может быть, иллюзия?

Он снова оказался в движении. «Король» снова должен был доказать, что он достоин своего трона. И каждый бой приближал его к свободе. Или к смерти. А между ними — лишь один раунд.

* * *

Малайзия встретила их с небес — светло-голубым небом, разбитым белыми всполохами облаков, которые казались вырезанными из бумаги и развешанными над южной частью планеты. Самолет заходил на посадку мягко, как будто сам воздух здесь был гуще, тягучее и доброжелательнее, чем где-либо еще. Фёдор, глядя в иллюминатор, ощутил нечто странное — ни тревоги, ни возбуждения. Просто тяжёлое, вязкое ожидание чего-то, чему он не мог дать названия.

С самого трапа в лицо ударило — не просто тепло, а влажное, обволакивающее зноем дыхание тропиков. Оно пахло морем, палёной пылью, прелыми листьями и едва уловимым ароматом специй, словно весь воздух был пропитан куркумой и перцем. Одежда липла к телу сразу, и даже лёгкая белая футболка показалась неуместной бронёй в этом тропическом аду. Сначала он попытался дышать глубже, но быстро понял — чем глубже вдох, тем гуще вязкая влага в лёгких.

Кириллыч, окружённый охраной, сощурившись, переговаривался с проводником, стройным малайцем с загорелой кожей и острым, как копьё, профилем. Они недолго стояли у выхода из терминала, после чего колонна направилась к причалу, где уже подрагивал на волнах катер. Катер был белый, сверкающий на солнце, с тентом, натянутым, как парус.

Фёдор сел на мягкое, слегка пахнущее солью и кожей сиденье. Катер рванул с места, разбрызгивая веера воды. Волны били в корпус, и в лицо летели тёплые капли. На горизонте не было ничего, кроме идеально прямой линии, разделяющей небесную лазурь и блестящую гладь океана. Лишь спустя почти час, эта линия начала меняться — будто в неё вставили крошечную чёрную кляксу, которая с каждой секундой разрасталась, обретая форму острова.

Остров подрастал, как нечто живое, и вскоре на нём стали различимы бунгало, пляжные пальмы и белоснежный песок. Прямо как с открытки. Чуть в стороне среди зарослей стояли несколько моторных лодок, лениво покачиваясь, будто дремали.

На берегу их встретили снова — проводник уверенным жестом показал на уютное бунгало с террасой и махнул рукой:

— This one's yours, — сказал он Кириллычу.

Фёдору же указали домик скромнее, зато с видом на море и кондиционером, что в этих условиях было важнее золота. Дом был прохладным, пах деревянной вагонкой и морем, проникшим даже сюда. Он быстро переоделся, вышел на террасу и опустился в кресло-качалку. Море перед ним переливалось на солнце, а мимо вяло проплывали моторные лодки, катера и даже один огромный лайнер, высоченный, как отель на воде.

Фёдор закинул руки за голову, прикрыл глаза. Обдувающий ветерок был горячим, как из фена, но всё же приятным. Он слушал плеск волн, крики чаек и какой-то тихий восточный джаз, доносившийся с соседней веранды. Но долго сидеть спокойно не смог — тело требовало движения, кожа зудела от духоты, и в груди уже зарождалось знакомое волнение — сигнал, что скоро будет бой.

Сбросив футболку, он направился к воде. Волны были тёплые, но не мутные, как в реке, а кристально чистые. Под ногами скользила рыба — полосатая, серебристая, ярко-жёлтая. Он нырнул, растянулся под водой, словно хотел убежать подальше от всех этих островов, Кириллыча и боёв. Но выплыл — задыхаясь, выбрасывая воду из носа, смеясь.

На берегу уже стоял Кириллыч и махал рукой:

— Ты долго ещё плескаться будешь?

— А что такое? Ты за меня переживаешь и решил включить отцовскую заботу? — хмыкнул Фёдор, вытирая лицо ладонями.

— Просто хочу напомнить, что через два часа катер, и мы едем на встречу. Размяться не хочешь?

— А я, по-твоему, чем занимался? — нахмурился Фёдор. — Вода — лучший тренажёр. Советую и тебе поплавать, а то обрастёшь жиром и отъедешь от ожирения!

Повар, впервые за долгое время, не ответил злобой. Только хмыкнул:

— Смотрю, настроение у тебя хорошее. А это главное.

— Да тут же Баунти какое-то, Кириллыч, — рассмеялся Фёдор. — Или ты не ешь шоколад?

Вечером, когда солнце клонилось к закату, в небе уже начали загораться первые звезды. Прибыл катер — тот же, быстрый, белый, но с другим водителем. Они сели. Плыли долго. Фёдор чувствовал, что движутся в противоположную сторону, прочь от уютного бунгало, прочь от тепла, которым он начал проникаться, несмотря на плен. Волны всё чаще подбрасывали катер, и солёная вода лизала лицо, шипела в ушах.

Когда причалили, Фёдор первым ступил на песок. Белоснежный, ровный, словно нарисованный. По острову не возвышалось ни одного многоэтажного здания. Всё было низким, почти сливаясь с пальмами и кустарником.

Шли по тропинке, среди ночных стрекотунов, окружённые охраной, пока не вышли на поляну, освещённую огнём. Горящие факелы, тёплый вечерний воздух, люди. Их было много. Лица в полумраке, глаза блестели, ждали. Ждали крови, звука удара, падения тела на землю.

Фёдор встал у края круга, опустив руки. Он никуда не торопился. Он не чувствовал ни страха, ни тревоги. Только предвкушение. Это был его