Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

Я повернулся и остановился буквально в секунде от того, чтобы снова войти в казарму.

– Не сейчас, – сказал я сам себе из темноты. – Еще успеешь.

Мне захотелось выйти на воздух.

Над верхней террасой в вечереющем небе зажглись первые, самые яркие холодные звезды. Черный лес вдалеке был непроницаем, как космос, он дышал холодом и таинственной тьмой, в его глубине представлялись сокрытыми обиталища потусторонних существ и сказочных чудищ, но я знал, что сейчас где-то неподалеку Граф и Захар прикапывают в болотистом грунте тело псаря Николая. Я даже увидел как будто эту картину: неглубокая яма сочится затхлой водой, Захар, кряхтя и жалуясь на больную спину, бросает туда плотно укутанный в пластик продолговатый белесый сверток, а рядом бесстрастный подтянутый Граф посматривает на часы и светит ручным фонарем.

Справа у лестницы мелькнул красноватый отсвет. На ступенях сидел Скип и курил. Он сутулился, согнутые колени длинных ног торчали вверх, и это делало его похожим на странное изваяние, грифона или горгулью, ожившее и сменившее крышу замка на сумрачный угол террасы.

Я подошел и сел рядом. Скип покосился, но ничего не сказал. Огонек сигареты, разгоревшись с едва слышным треском, резкими тенями и светом очертил его горбоносое худое лицо. Он молча протянул мне открытую пачку. Я покачал головой.

– Бросил.

Мы еще помолчали. Я смотрел в сторону леса, не появятся ли огни фар. Минуты тянулись медленно, как густой темный сироп.

– Ждешь кого-то? – наконец спросил я.

– Филиппа. Едем сегодня готовить его курсовой проект.

– Что за проект?

– Узнаешь, – усмехнулся Скип. – Если задержишься здесь.

– Как ты стрелял по смещенным мишеням вслепую?

Он повернулся ко мне. В черных глазах красными точками вспыхнули отражения тлеющей сигареты.

– Мне Лиза помогала.

В легких сумерках еле слышно вздохнул и затих ветерок, как будто легкий сквозняк из мира иного прошелестел по траве, когда кто-то на миг приотворил двери.

– Ты верующий? – спросил Скип.

– Скорее агностик.

– Тогда, может быть, не поймешь…

Он щелчком отбросил окурок – тот взлетел по широкой дуге, рассыпая мелкие искры, и исчез в темноте, как сгоревший метеорит – и закурил снова.

– У меня мать очень верующая была. В церковь ходила. Все пыталась меня молитвам учить, но я плохо запоминал. Осталось в памяти только начало какого-то псалма: «Благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты мои на брань» – типа того. Мне понравилось, вот и выучил. Я биатлоном занимался, в восемнадцать мастера спорта получил. Потом в спецназе служил, по контракту, снайпером разведроты, и, когда на задачу выходили, повторял про себя часто. Ни одной царапины не получил за десять лет службы. И не промахнулся ни разу, вот так.

А потом решил уволиться, как-то достало все. Устал, наверное. Потом оказалось, что глупость сделал: только уволился, самая тяга пошла – и по деньгам, и вообще. Если бы Лиза была тогда, она бы, наверное, отсоветовала. В общем, ушел на гражданку, но я же ничего не умею другого, только воевать. В итоге устроился, так сказать, в альтернативные вооруженные силы, типа фрилансером. Работа та же, по сути, только попроще, риски другие и платили больше. Как-то раз одного барыгу почти с километра снял, через речку. Дело было зимой, на Крещение, это когда все в прорубь ныряют. У него дом стоял на берегу реки: стены, система наблюдения, не проберешься. Со стороны берега стен не было, но охрана патрулировала постоянно. И тут так удачно это Крещение. Ну я залег в лесу на другом берегу напротив. Маскировка там, все дела. Пока лежал, все повторял про себя: «Благословен Господь Бог мой…» Дождался, когда он с охраной к проруби выйдет, и поймал одним выстрелом в голову, как раз в момент прыжка. Пока достали его из воды, пока сообразили, я уже винтовку сбросил и на лыжах ушел, меня в трех километрах напарник ждал на машине. На трассе менты остановили, проверили, а у нас два комплекта беговых лыж в багажнике, костюмы спортивные, типа кататься ездили. Отпустили.

Два года назад получаю новую задачу. Обычно мне по основной специальности дела поручали, а на этот раз нужно было войти внутрь дома и там отработать. В исходных сказано, что хозяин будет один, кто-то из прислуги ключи передал от задней двери, и пообещали, что сигнализацию выключат. Охраны нет, собак тоже. Дело простое, зайти и выйти. Работали группой: два человека со стороны заказчика и я с напарником. Ну как напарник: два раза дела делали вместе. Ржавым звали, рыжий был потому что. Вечером подвезли к дому, встали в узком проулке рядом с мусорными баками, выдали ключи, балаклавы и по «Кедру» с глушителями. Я и Ржавый зашли на участок, а эти двое остались в машине ждать.

Открыли заднюю дверь, вошли в дом. И вот тут уже чувствую, не то что-то. По запаху, понимаешь? Такой запах – не тревожный, а как будто смутно знакомый, из детства. Прошли через кухню – огромная такая, у некоторых квартиры в новостройках поменьше, чем та кухня. Под дверью в гостиную полоска светится, голоса звучат вразнобой, смеется кто-то. Я подумал тогда, что телевизор работает: нам же сказали, что хозяин один будет дома. Идем тихо, я в уме, как всегда, читаю: «Благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты мои на брань…»

Толкнули дверь, забежали. И тут я понял, почему запах такой знакомый был: пахло выпечкой и свечами на торте. Пять красивых маленьких свечек, и торт такой большой, белый посередине широкого стола. Мы со Ржавым влетели прямо на детский праздник: папа с мамой, бабушка с дедушкой, еще одна взрослая пара – мужчина и женщина – и маленькая девочка в нарядном платьице с блестками. Хорошенькая такая, с темными косами и с розовыми бантами. Еще шарики надувные везде. Все уставились на нас и молчат, только зрачки расширяются во всю радужку. И мы со Ржавым застыли от неожиданности. А девочка, представляешь, так серьезно на меня посмотрела и говорит:

– Здравствуйте.

Счет идет на доли секунды, в ушах от адреналина шумит, но уйти уже невозможно, ты понимаешь…

Я понимал.

– Мелькнула мысль, что мы в балаклавах, никто не опознает, но совершенно не факт, что Ржавый согласится уйти тоже, он уже целится, а я вижу, что люди за столом начинают осознавать происходящее и сейчас крики начнутся. И последнее тогда, про что я подумать успел, это