Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

– Сам ты подкатываешь!

– Неееет! – Петька явно наслаждался беседой. – Римма, конечно, баба хорошая, претензий особых нет, но и дрочить не на что.

– А Дуняша? – поинтересовался Прах.

Петька махнул рукой.

– Дуняша так, дворняжка! А вот Мария Аристарховна – вот это да, это порода! Я бы ее…

Я на секунду совершенно четко почувствовал, как сворачиваю ему шею, даже как будто хруст позвонков отдался в ладони.

– Разговорчики! – прикрикнул Граф.

Петька вскинул вверх широкие, как лопаты, ладони, а потом повертел толстыми пальцами рядом со ртом, изображая ключ и замок.

– Можно тебя на минутку? – обратился я к Графу.

Мы вышли в тамбур.

– Слушай, Всеволод, у тебя найдется бинокль?

Он кивнул.

– Да, есть. Шестикратный.

– Одолжишь на ночь?

– Конечно. А зачем тебе, если не секрет?

– Хочу проверить одну версию про нашего осведомителя. Пока ничего определенного, просто идея, но если будет конкретика, то обязательно поделюсь, не сомневайся.

Мы вернулись в казарму, где Петька продолжал подначивать вяло огрызающегося Захара. Граф погремел ключами, набрал код на двери оружейки, скрылся за ней на минуту, а потом вынес мне очень приличный, совсем новый армейский бинокль.

Солнце уже зашло, и на севере быстро сгущалась иссиня-прозрачная тьма. Я открыл окно, чтобы стекло не искажало изображение, и навел бинокль на по-прежнему стоявшую на рейде яхту. Сумерки скрадывали детали, но я смог различить что-то, похожее на параболическое зеркало рядом с палубной надстройкой. На верхушке высокой мачты мерцал красный сигнальный фонарь.

Теперь оставалось ждать.

Ужин тоже сдвинулся по времени на час позже, но к отбою ушли вовремя, и Усадьба быстро погрузилась в непроницаемую тишину: за эти два дня устали все, и воспитанники, и прислуга, и фирсы. Я сидел у окна, не зажигая света, и смотрел на далекий мерцающий огонек мачты, стараясь не задремать. В полночь погасли уличные фонари, Усадьбу объяла непроницаемая чернота сентябрьской ночи. Я время от времени наводил бинокль на скрытую в темноте яхту, ориентируясь на сигнальный огонь, и примерно через полчаса пополуночи наконец заметил, как сквозь мрак засветилась еще одна красная точка, но уже не на мачте, а на палубе. Огонек был совсем крошечный, но очень яркий, и светился ровно и непрерывно.

Я взял фонарь, бинокль и вышел в коридор. Ночная Усадьба всегда полна звуков, даже в тихую погоду: то скрипят и потрескивают рассыхающиеся половицы, то стонут от многовековой тяжкой ноши исполинские деревянные балки, то вдруг водопроводные трубы захрипят, словно человек, которому перерезали горло во сне, то зашепчет и засвистит ветер в каминных трубах, и пойдут гулять сквозняки, разнося по сумрачным коридорам приглушенный плач или сонное бормотание. Но сегодня тишина была мертвой, как в давно разграбленном склепе; только еле слышно капала где-то вода, да из конца коридора доносился раскатистый храп.

Кроме входных дверей ночью в Усадьбе запирались на ключ только жилые комнаты и вход в хозяйские покои Восточной и Западной башен. Даже казарму никто не закрывал на замок, чтобы можно было быстро выскочить по тревоге. Я спустился на первый этаж, прошел через Большую гостиную, ощущая на себе взгляды скрытых во мраке чудовищ, королей и принцесс, кружащихся под потолком, включил фонарь и открыл двери кухни. Направленный вниз луч света очертил силуэты разделочного стола, плиты, закрытых полок, отразился тусклыми бликами в идеально чистых поверхностях – Римма содержала кухню в безупречном порядке. Стараясь ничем не нарушать настороженной тишины, я выдвинул один из ящиков: в нем поблескивали столовые приборы и кухонные ножи – мне подошел средний, с коротким клинком, бритвенной заточкой и удобной пластмассовой рукояткой. Я положил его в карман пальто, аккуратно задвинул ящик обратно, вернулся в гостиную, отпер застекленную дверь и вышел через северную террасу во двор.

Прямо передо мной темнел недвижный фонтан, за ним меж исполинских деревьев уходила в таинственный сумрак аллея. Патрульного не было видно: возможно, он проходил сейчас по другой стороне периметра или вовсе занимался какими-то своими делами, как Захар в ночь трагической гибели псаря Николая. Я подошел к фонтану, повернулся к Усадьбе и навел бинокль на окна второго и третьего этажа. Едва заметная красноватая точка светилась на черном стекле выпуклого полукруглого окна чердака.

Теперь нужно было спешить. Я торопливо запер двери гостиной и взлетел по широким ступеням главной лестницы на третий этаж. Вход на чердак был прямо передо мной. Я прислушался: оттуда не доносилось ни звука. Дверь заскрипела протяжно, как будто недовольная тем, что ее разбудили, и медленно отворилась во тьму. На стекле большого окна еще дрожала светящаяся красная точка. В несколько широких шагов я быстро пересек чердак, и это оказалось ошибкой. В поясницу мне уперся ствол пистолета – это ощущение, раз испытав, не спутать ни с чем, – и знакомый голос с восхитительно чувственными модуляциями произнес негромко из тьмы:

– Держи руки на виду.

– Прости, ты знаешь, что я никогда не любил игр в строгую госпожу.

Я развернулся, сбив ствол левой рукой. Плечо отозвалось на резкое движение оглушающей болью, от которой во рту сделалось сладко, но мне все же удалось поймать правой запястье вооруженной руки, вывернуть ее на рычаг и схватить пистолет. Вера замерла на секунду, но в следующий миг выскользнула из захвата, повернулась спиной, стремительно наклонилась и точным ударом ноги отправила оружие под потолок. Пистолет, вращаясь, исчез во тьме, но через пару мгновений вновь появился в льющемся из окна неверном ночном свете как раз в тот момент, когда Вера, исполнив эффектный кульбит, поймала его с ловкостью настоящей циркачки. Оружие мгновенно вернулось к ней в руку. Она была готова снова направить пистолет на меня, но замерла, почувствовав прижатое к своему горлу острое лезвие.

– Следующий раз выбирай нож. Он лучше подходит для ближней дистанции.

Мы стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша. Ее глаза блестели, как ночные колодцы. Превозмогая боль, левой рукой я взял у нее пистолет и убрал в боковой карман пальто.

– Значит, это правда, – сказал я.

– Правда? – удивилась Вера. – О чем ты?

– Ты все еще работаешь на Кардинала.

– Послушай, может, уже уберешь от моей шеи свой ножик, если, конечно, не собираешься меня им зарезать? Ситуация и без того вышла преглупая, давай не будем усугублять ее нелепости. Я до сих пор щадила твое плечо, но, видит бог, если ты и дальше продолжишь эту драматическую мизансцену, я тебе наваляю, и ты это знаешь.

Я это знал, а еще сейчас вспомнил, почему влюбился в нее без