Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– Стой! Куда?!

Семь изо всех сил бежала вверх по лестнице, огибающей заградительный экран огненного столпа, и не особо понимала, что делать теперь. Это был рискованный во всех смыслах план. Да даже не план – они с Три и Одиннадцать не успели продумать практически ничего, что касалось бы самой башни. Может, это все было наивно и глупо, может, их всех вернут в тюрьму, но… а если получится? Если все решится здесь и сейчас?

Огромная тень накрыла Семь на очередном пролете и сбила с ног, хватая поперек туловища.

– Попалась! – послышался шипящий голос над ухом.

Семь взбрыкнула и вмазала напавшему в живот ногой. Охранник охнул и сдулся. Слизь, покрывавшая все ее тело, облегчила скольжение, и Семь смогла вырваться, продолжив бежать наверх. Судя по звукам, другие охранники поскользнулись на размазанной по лестнице жиже. Хоть какая-то приятная весть!

Что удивительно, на лестнице не было никого, решительно никого – но Семь даже не обратила на это внимания. Она неслась все выше и выше, легкие обдавало жаром, и вовсе не тем, что сейчас бесновался за колпаком защитной прозрачной стены. Семь молилась богу, в которого не верила, чтобы Один оказался прав и ответы на все ее вопросы действительно были в Южной башне.

На энном этаже – возможно, тринадцатом – Семь обнаружила, что пути выше просто нет. Башня заканчивалась, и огонь неудержимым потоком бил в белое небо, неприкрытый более ничем. Тяжело дыша, Семь свалилась на железной площадке, отдышалась немного, неровно встала и толкнула первую черную дверь, что открывалась внутрь. Семь увидела прямоугольное окно, показывающее небо, множество пищащих приборов с висящими над ними экранами, неприметную дверь в соседний кабинет справа… и не увидела ни одного человека.

Она закрыла дверь, но не нашла щеколды или иного закрывающего механизма. Поняла, что времени нет. Быстро изучив панель, микрофон и кнопки, Семь нажала на одну, самую крупную, наугад, и со стороны раскрытого настежь окна раздался пронзительный скрежет помех: такой, какой всегда был перед объявлением какого-то сообщения. На маленьком экране снизу, демонстрирующем карту обоих городов, зажглись синим светом все точки вещания.

Семь немедленно ощутила жар и холод одновременно, затряслись руки, ей стало дурно, но восторг от того, что она смогла дойти до цели, что она вот-вот раскроет ужасный заговор и поможет людям, вдохновил ее, и она сказала, как могла, без всякой заготовленной речи:

– Внимание! Уважаемые… граждане Нижнего и Верхнего града, уважаемые ученые, уважаемые шахтеры! – Голос звучал из рупора чисто, взволнованно и почти торжественно. – Все это время… маски, которые предписано было носить ниженцам, не защищали от газа. Газа не существует, повторяю, газа не существует! Маски использовались как средство для выкачивания радости, повторяю…

Говоря тем быстрее, чем дальше открывалась правда, Семь чувствовала, что сердце готово выпрыгнуть из груди, и ощущение эйфории, сделанного дела, восстановления справедливости накрыло ее с головой. Она верила, что все сейчас будет хорошо. Что не будет вечно несчастных и вечно счастливых, не будут красть у тех, у кого и так всего мало, и свершится что-то хорошее, смелое, переворачивающее мир, что сделает жизнь людей лучше!

– Граждане ниженцы, снимите маски, – повторила она под конец дрожащим от волнения голосом. – Повторяю, снимите маски!

Отпустив кнопку вещания, Семь сползла на пол, счастливо уставившись в окно, на голубое небо и белые облака. Она это сделала. Она сделала это!

– Несчастная девочка, – раздался вдруг рядом прохладный безэмоциональный голос, – ты дорвалась до того, чего правда хотела?

Семь вскинулась, резко поднялась, да так, что закружилась голова, и схватилась за панель. Дверь в кабинет была распахнута, но на пороге были не офицеры Верхнего града, что бежали за беглянкой по лестнице. В дверях стоял Один со свитой. Десять мужчин в черной форме заполонили кабинет, окружая Семь, и стали ее связывать, но девочка только смело улыбнулась:

– Все кончено, Один. Правда восторжествовала! Теперь все будут счастливы!

– Ты так в этом уверена? – спросил Один, подняв бровь. Пройдя пару шагов до панели, он нажал на несколько клавиш, пробудил экраны и взмахнул рукой: – Посмотри, что теперь происходит.

Семь замерла, пытаясь охватить взглядом все пятнадцать экранов, показывающих кадры из Верхнего и Нижнего града. Один из телевизоров увеличенно показал неожиданно знакомую фигуру: это был Два-Три, стоящий на площади в окружении сотен людей, что смотрели на громкоговоритель. Он первым снял маску, закрыл глаза и вдохнул воздух, слабо улыбнулся… за ним последовали другие. Ниженцы сняли маски, как им было велено. Но потом началось странное.

Камеры в разных частях города показывали совершенно разные кадры. Кто-то хватался за голову, выглядя разочарованным и злым. Кто-то начал бежать. Кто-то прятался. Один подключил звук, и комнату заполонил шум тысяч людей: кричащих, галдящих, визжащих и плачущих, призывающих бить, призывающих остановиться, ругающихся, гогочущих, испуганных…

Телевизоры на другой стене показывали Верхний город и блокпосты. Последние штурмовали. Кого-то давили, пытаясь гурьбой перевалиться через шлагбаумы и преграды, через кого-то бежали, кого-то толкали, кого-то били. Верховенцы баррикадировались в домах, ученые бегали по лабораториям, как крысы в лабиринтах. Везде царили шум и хаос.

Семь замерла. Радость, начавшая зарождаться в глубине ее души, потухла. Значит, вот как выглядит революция на самом деле?

– Это то, чего ты хотела? – вкрадчиво спросил Один еще раз. – Ты к этому стремилась?

– Я хотела… справедливости, – как назло беспомощно, ответила Семь, разозлилась из-за своего голоса и повторила: – Справедливости, да! Теперь она есть. Все будет в порядке…

– Разве это – порядок? – Один обвел рукой экраны. – Справедливость для всех своя. У тебя своя, у меня своя. У солнца и луны своя: первому будет приятно, если день будет вечным, а второй – если ночь. Ты просто сменила один беспорядок на другой, не думая о последствиях. В этом вы, люди, плохо разбираетесь.

Семь резануло обращение к людям, будто Один к ним не принадлежал. Тот продолжал:

– Но поэтому вы так предсказуемы. Ваши эмоции очень легко считать. Я знал, что ты побежишь «восстанавливать справедливость». Но это мне и нужно было. – Он присел перед Семь на корточки, неестественно улыбаясь и ширя здоровый глаз, оставляя обожженный щелочкой. – Чтобы посмотреть, что ты сделаешь с правдой, девочка. Чтобы понять, чем движим человек, у которого не осталось ничего, только злость и обида на мир.

Семь будто ударили по лицу. Она почти задохнулась от возмущения, но смогла произнести:

– Значит, для этого ты так легко отпустил нас? И дал наводку на эту башню? Черт, да кто… ты такой?

– А ты – кто? – Один