Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– Я – человек! – Семь огрызнулась. – А ты, видимо, нет?

– Кто есть человек, счастливый или несчастный? – вкрадчиво спросил Один, игнорируя подколку. – Насколько они отличны? Мне все это очень интересно, девочка, не скрою. И я собрал много информации, кроме самой важной. Ты стала частью великого финала. Смотри: теперь радости нет не только у верховенцев. Ее нет ни у кого. Полностью совпадает с моими расчетами.

Уверенность Семь пошатнулась. Она посмотрела на Одного исподлобья и как можно тверже проговорила:

– Твои расчеты ошибочны. В этом мире есть хотя бы одна девочка, которая истинно счастлива. У нее есть родители, достаток и… друг. Живой, огненный друг. Он и правда помогает генерировать радость изнутри, и пока он рядом с ней – ей ничего не будет страшно.

– Интересно… – Один улыбнулся еще шире, но еще более неестественно, отчего Семь передернуло. – Ты это об этом?

Один из людей в черном выступил вперед из задних рядов, держа в руках мешок. Он вынул из мешка собаку – огненную собаку ярко-рыжего цвета – и встряхнул за шкирку. Та тоненько зарычала и, вырываясь, оскалила зубы-колья.

– Горячий! – выдохнула Семь, дернувшись вперед, но обнаружила, что ее привязали веревкой к трубам, бегущим по стене на потолок и прочь из комнаты. Ее лицо исказилось, и она устремила на Одного темный взгляд: – Отпусти его!

– А если не отпущу?

Сердце Семь забилось быстрее. Ей стало не по себе от этого тона и от этой улыбки. Подмечая выражение лица Семь, Один, мыча под нос незамысловатую детскую песенку, взял собаку за шкирку и подошел к окну.

– Скорее… если отпущу?

Семь наблюдала за ним с широко распахнутыми глазами и напряженными мышцами, готовая попытаться дернуть веревки снова.

– Что ты делаешь? – сказала она севшим голосом.

– Я немного ошибся в расчетах, – медленно и задумчиво проговорил Один, поднося палец к зубам Горячего. Тот вцепился ему в палец, но вреда не нанес. Даже кровь не пошла. – У тебя было за что держаться, девочка. Даже если ты отдала своего друга чужим для тебя людям, ты верила, что так будет правильно, и подпитывала себя этой верой. Верой, что с другом все будет в порядке. Что ж…

Он выпростал руку, высовывая тельце Горячего за пределы окна. Визг собаки стал пугливей и отчаянней, а рычание сменилось на скулеж. Семь задержала дыхание от страха.

– А если у тебя не будет и этой подпитки? Что ты сделаешь?

– Нет… Нет, не смей!!! – закричала Семь.

Но Один, так и замерев с приторной улыбкой на лице, отпустил Горячего.

Взвизгнув, маленькое тельце полетело вниз.

– Нет!!! – истошно завопила Семь, сползая по трубам к полу и ударяясь лбом о пол. Ее вопль сменился надрывными слезами, а удары об пол не прекращались. В конце концов маска треснула, но не разломалась.

– Завораживающе, – прошептал Один с восторгом ученого, смотря на Семь со смесью ласки и любопытства. – Это очень, очень интересно, девочка. Что ты чувствуешь прямо сейчас?

Семь не ответила. Она повисла на трубах не шевелясь, и Один задумчиво постучал по подбородку:

– Вероятно, состояние аффекта. Ничего. Я спрошу еще раз чуть позже. А чтобы ты не так расстраивалась, я открою тебе один маленький секрет, девочка. Огонь в трех башнях – это и не огонь вовсе, а истинные чувства, стремления, желания, жар людей, готовых бороться за что-то и любить что-то. Мне хотелось посмотреть, что будет с людьми, если одни будут всегда счастливы, а другие – всегда несчастны. Для наглядной репрезентации я создал два города и создал искусственный дисбаланс ресурсов. Но люди все равно все приводят в баланс. Это поразительно. По моим наблюдениям, если у одной группы людей отобрать все самое любимое, кто-то зачахнет, а кто-то, вопреки всему, найдет причину жить, что для меня есть суть загадка необъяснимая; ну а если дать людям все блага на свете, кто-то станет исключительным творцом, как тот Павел Сергеевич, а кто-то – пустым потребителем. Как все верховенцы, – усмехнулся Один. Он положил руку на плечо несопротивляющейся Семь и добавил: – Не обессудь, девочка. Жизнь полна разных чувств. Твоя собака – воплощение всего лишь одного чувства из многих. Подумаешь, любовь! Нижний град показал, что можно прожить и без нее. Спасибо за эксперимент. Это был чудесный опыт.

Один щелкнул пальцами, и все охранники, как марионетки, синхронно приосанились.

– Уведите ее, – сказал он прохладней. – Она больше не нужна.

Глава 57

Димасик. Башня и все-все-все

Первые секунды полета ощущались привычно, однако удерживать перламутровую мозаику из трех человек по законам групповой аэробики парашютистов оказалось значительно труднее, чем вцепиться мертвой хваткой в миниатюрную ладошку. Вдруг одним резким движением чужой нечеловеческой воли Диму выдернуло из строя, бесцеремонно потянуло вниз, заставляя шлейф частиц эфирного тела вяло тянуться хвостом кометы за ускользающим бесформенным роем атомов.

Когда из крупиц собрался знакомый силуэт Димасика, того нагло схватили за плечо и грубо отбросили на железный табурет, придвинутый к пятиметровой белой стене, разукрашенной под зебру в черные продолговатые черточки. В стерильной белизне неизвестности стоял треугольный стол. На нем красовался расклад Таро из старших арканов[51] по порядку, где вместо безликих персонажей коллективного бессознательного Дима мог разглядеть фигуры знакомых и близких ему людей: мама с нимбом в виде знака бесконечности, бабушка на троне с зеркалом Венеры, В. К. в рясе, Настя на колеснице с логотипом РЖД, луна с профилем отца. Нулевая карта лежала обособленно по левую руку от остальных, изображая робота на фоне ночного неба и с рыжим котом под ногами, не оставляя и тени сомнения насчет натуры позирующего.

Оставшиеся изображения точечно показывали Димасу самые яркие воспоминания прошедших дней, прерываясь на карте Мира: Сиамские близнецы с головами Насти и Димы, бережно обмотанные шелковой тканью в местах цензуры, парили в Галактике Млечного Пути, окруженные уроборосом зеленого змия, чья чешуя задевала облака космического мусора, на которых восседали царственный лев с проткнутой стрелами Амура шкурой, обугленный феникс в маске из пепла, медный бык, уморенный прямолинейным трудом, и ангел милосердия – альбинос с раскаленным красным крестом во лбу.

Дима не сразу заметил кривой костяной указательный палец с малахитовым кольцом, уткнувшийся в XXI над картинкой. Взгляд робота медленно проследовал по дорожке из кораллового рукава, прикрепленного к мешковатому платью, выглядывающему из-под цыганской шали, усыпанной малиновыми цветами жизни в кубах метатрона[52]. На обрюзгшей шее располагался вытянутый овал лица, обрамленный огромными золотыми кольцами сережек и одуванчиком седых волос. Из