Хозяйка сгоревшей усадьбы - Гульнара Черепашка

Она только кивнула. Почему-то вид гладкого шлема внушил ей трепет больший, чем могло бы вызвать явное уродство.

— Вы останетесь здесь, — сухо поведал он. — Вам принесут еды, отдохнете. И начнете всё заново. Вам придется оживить этот корень!

«Будь ты проклят».

Проклянет она его позже. Если убедится в тщетности своих попыток. А он так-таки скинет ее в обещанную шахту, утомившись присутствием бесполезной гостьи. Но пока у нее есть отсрочка. Возможность прийти в себя, восстановить силы. А потом она снова попытается — в конце концов, он ведь сказал, что корень жив! Значит, надо просто попытаться снова. А вместо сорняков она этот корень и использует.

Главное — вытянуть-таки потом из него жизненные силы. А это не какая-нибудь лебеда! Главное, чтобы он жизненные силы сам из нее не вытянул.

Кандалы нашлись и здесь. Вот ведь любопытно! Значит, темницы здесь никто не обустраивал. Но цепи с браслетами нашлись. Причем не в одном помещении.

Ей бросили грубую стеганую накидку, оставили хлеб с сыром и водой — и ушли. Хотя нет: пара служителей маячила у выхода. Кажется, парни дремали по очереди. Оба молчали, не перекидываясь хотя бы изредка парой фраз даже между собой. Окликать их она не решилась — ни к чему злить тюремщиков.

Сжевав оставленную ей еду, уселась, закутавшись в накидку, подоткнув край под себя и привалившись к постаменту. Наверное, она задремала на какой-то момент.

«Ты и правда хочешь оживить меня?»

Вопрос прозвучал без слов. Но было в нем столько тоски, усталости и тщательно сдерживаемой надежды, что сердце защемило.

Фиона моргнула, не открывая глаз.

«Это… ты? — спросила мысленно, когда справилась с оторопью. — Ты слышишь?»

«И ты меня слышишь, — ответили ей. — Скажи, я буду жить?»

«Нет, — ей не хватило духу обманывать. — Но мне придется тебя потревожить. Прости».

Фиона распахнула глаза, не дождавшись ответа. Приподнялась, отмечая, как затекли плечо и бедро. Протерла глаза, заглянула на постамент. Корень лежал там же — крохотный, скомканный, до боли голый и беззащитный.

Древо хотело жить. А ведь ей придется обмануть и его тоже.

Фиона уложила подбородок на камень, отвернувшись от стражей. И всё-таки дала волю слезам. Те катились по щекам горячими ручейками. Нос заложило.

Она снова и снова прокручивала в памяти услышанное во сне. Этот росток был совершенно беспомощен перед теми, кто хотел его использовать. Кто выдернул его из небытия, чтоб заставить служить своим целям. Неосязаемый голосок в голове, говоривший без слов — так мог бы говорить ребенок. Малыш, которого слишком часто наказывали и оставляли голодным. Свыкшийся с несправедливостью мира, но не озлобившийся. Просто понимающий, что слишком слаб…

— Ты что, уже оплакиваете свою скорую смерть? — раздался над головой голос. — Неужели совсем ни на что не способны?

Фиона, вздрогнув, подняла голову и уставилась на фанатика. Она не сразу сообразила, о чем он говорит. Ответа тоже не придумала — только шмыгнула жалобно носом.

Тот хмыкнул, перевел взгляд на корень.

«Он живой! — хотелось заорать Фионе. — Он живой, он всё чувствует и хочет жить. А ты смотришь на него, словно это репа на прилавке!»

— Я попытаюсь еще раз, — пробормотала она вместо этого. И вздохнула с облегчением, когда он кивнул. Ничего не заметил!

Глава 42

Корню катастрофически не хватало сил. Он лежал на каменном постаменте, с виду неизменный. Тот же комок грязи и тоненьких спутанных волокон.

Главарь даже притащил Фионе какой-то амулет-усилитель. Правда, особенного проку с него она не заметила.

И тогда она, пока никто не видел, вылила на камень, прямо под корень, полкружки воды. Сыпанула немного хлебных крошек. Как птице, — подумалось ей. Но не торчать же здесь до весны, вливая по капле силы в едва живой корень? В конце концов, ей не нужно растить его до полноценного древа. Ей нужны лишь его корни и ветви, чтобы разрушить своды подземного логова и вырваться наружу. Там уж она как-нибудь справится.

А главное — очутившись на свободе, она разом вытянет все силы из ростка до капли. Не оставит даже того чахлого подобия жизни, что есть в корешке сейчас.

Корень, кажется, понимал ее замысел. Но возражать не пытался. Фиона не ощущала страха — лишь покорность судьбе. И усталую грусть.

«Я тебя заберу отсюда, — пообещала она, не выдержав, в какой-то момент. — Не знаю, когда и как. Но заберу! И унесу туда, где ты сможешь расти на свободе».

Она сама не понимала, что заставило ее произнести это — пусть даже и мысленно. Как вообще можно додуматься — искать в мире место, где могло бы расти Великое древо. Ясно ведь, что нет такого места в мире, пронизанном мириадами эфирных зеркал! Это невозможно. Но корень почему-то поверил ей — да она и сама смутно ощущала, что была искренна.

Он поверил и… откликнулся.

Больше он не лежал безвольным комочком на голом камне. Точнее — лежал он ровно так же, если глядеть на него со стороны. Но изнутри он раскрылся ей. Позволил помочь, дать ему рост.

И Фиона внутренне сжималась — сможет ли она оправдать его доверие? И теперь уже он утешал ее. Уверял, что она справится. А он — верит.

«Да если б ты понимал, о чем идет речь!» — не удержалась в какой-то момент Фиона от мысленного вздоха.

«А я понимаю. Мое существование угрожает разрушить ваш мир. Я знаю. И ты не пойдешь на разрушение. Но ты найдешь способ».

Ей бы найти способ просто выбраться из этого места!

Но она уже понимала, что это — вопрос времени. Ближайшего. Росток копил силы — пока ничем себя не проявляя. А ведь ей нужно заставить его прорасти прямо в камень парой-тройкой крохотных корешков! Прорасти — и заплести ими стены логова, чтоб ощупать их. Отыскать путь наверх, к свободе. И корешок готов был помочь ей в этом. Помочь — и снова впасть в безжизненное состояние. До тех пор, пока она не отыщет способ забрать отсюда и его.

Она пообещала оставить ему крохотную, незаметную для других, искорку жизни. А он — что будет следовать за нею слепо, куда бы ни повела.

— Она что, сдохла⁈ — громовой голос грянул над головой, вырывая из транса.

Фиону грубо встряхнули. И реакция последовала незамедлительно — оживленный надеждой росток ударил раньше, чем