Хозяйка сгоревшей усадьбы - Гульнара Черепашка

Послышался возглас боли и изумления.

Проморгавшись, Фиона увидела главаря, валяющегося в полудесятке шагов. Он кряхтел, силясь подняться. В груди похолодело.

«Да что ж ты, — укорила она росток. — Постарайся дальше обойтись без самоуправства!»

«Тебе требовалась защита».

Святой Иероним, он еще и защищает ее! Она кинула взгляд — на постаменте по-прежнему лежал сухой комок.

— Что, — собственный голос звучал хрипло. — Что вы делаете? — она слабо шевельнулась.

Накатило головокружение, тошнота. Фиона моментально передумала вставать на ноги: всё равно упала бы. Вместо этого облокотилась на постамент, положив на него голову.

— Вы больше суток так просидели, — сварливо поведал фанатик.

— Он… откликнулся, — собственный голос теперь напоминал шелест сухих листьев. — Я… я не заметила, — она смолкла, не зная, как продолжить.

Но фанатик понял. Кто-то приволок еще пару накидок, кто-то подставил дымящийся котелок. Фиона изумилась, увидев ложку. Правда, удержать ее в пальцах не смогла: кормить ее с этой самой ложки пришлось одному из служителей.

— Он правда откликнулся? — спросил главарь, когда она немного пришла в себя.

В голосе звучало нетерпение, азарт.

— По крайней мере, я теперь ощущаю в нем течение жизни, — устало отозвалась она. — Он больше не выглядит куском дохлой деревяшки.

— И… он прорастет⁈

— Ну… я попытаюсь.

— Зачем вы меня ударили, когда я подошел?

Спохватился! Она мысленно расхохоталась. Но в ответ лишь пожала плечами.

— Я вообще соображать начала, когда всё уже произошло, — она вздохнула. — Этот корень отличается от растений, с которыми до сих пор приходилось иметь дело. Он… я плохо им управляю. Точнее — не управляю вовсе. Лишь следую за течением жизни в нем.

— Вон что, — протянул фанатик. — Я вот давно хотел спросить, мне непонятно, — в голосе зазвучали каверзные интонации. — Если вы — маг-садовник. Почему груши в вашем саду погибли, вы ведь рассказывали?

— Я пыталась их вылечить, — она лишь беспомощно пожала плечами. — Но они погибли… все, — и смолкла. — А что с Эдди? — спохватилась, вспомнив вдруг, что он сказал: она просидела неподвижно больше суток! И до этого прошел не один час.

— Даже странно, как вы за него переживаете, — ехидно отозвался он.

— Я не, — Фиона запнулась. — Да, переживаю! — рявкнула слабо. — Да! Я беспокоюсь за Эдди, — это уже прозвучало жалобно. — Дядя нас… просто скормил вам! И Эдди… если я останусь одна, — и шмыгнула носом — аж сама себе поверила.

— Жив ваш Эдди, — брезгливо отозвался главарь и дернулся прочь.

Внимания на него Фиона не обратила. Голова сделалась тяжелая, ее потянуло вниз. Удачно, что ей приволокли еще пару накидок! Она улеглась и мгновенно заснула.

* * *

«Ну, что же ты? — звал тонкий голосок. — Ну, что же ты?»

Фиона открыла глаза, не слишком понимая, где находится, и что происходит. Кто-то звал ее? Кто-то потерянный, одинокий…

Она тут же подскочила. Росток древа! Это он — точно. Не слыша ее, не ощущая воздействия он… ощутил себя брошенным и забытым, как маленький ребенок.

Она завозилась, выбираясь из накидок. Вот же… словно беспризорника усыновила! И теперь несется на любой зов и плач. А ведь только что спала безмятежно. Сколько времени-то проспала? По-хорошему, и правда нужно шевелиться скорее. Заставить расти единственное, что находится сейчас в ее власти — и драпать отсюда к гиенам. А то, не ровен час, поймет здешний главарь, что ему насыпали спорыньи в уши.

Рядом — удачно! — лежала краюха хлеба на подносе. Свежая краюха белого хлеба! Ты гляди-ка, расщедрились. Она закашлялась, маскируя смешок.

Еще и сыр — несколько ломтей. Тоже свежий. В кувшине не вода, а разбавленный сидр. Целый пир!

А ведь она проголодалась! Фиона накинулась на еду.

«Я про тебя помню, — обратилась мысленно к ростку. — Мне поесть надо! А то свалюсь».

«Я жду».

А кротости-то в тоне! Ни один сорняк или дерево ни разу не пытался заговорить с ней как человек. А ее это даже не пугает. С ума она сошла — не иначе. И когда бы она сама додумалась обращаться к растению, прося подождать!

Дожевав, Фиона подобралась к постаменту. Уложила накидки — на пол, на постамент, накинула на себя, чтоб не замерзнуть. Устроилась, как могла, удобно. Это на случай, если снова потеряет чувство времени. А такое вполне возможно!

И сосредоточилась на корне.

Токи жизни в нем шли по замкнутым руслам. А ведь она говорила — это не зачахшее деревцо в саду! Корни Великих древ были запечатаны…

Впрочем, нет. Не просто так ведь главарь упоминал, что на оживление потребовался не один десяток лет! Печати сняты. Просто корень совсем слаб. А ему надо прорасти сквозь камень, на который его взгромоздили. Как младенца — без одеяла или даже пеленки. Она тут же разозлилась на себя за это сравнение.

Вынырнула из транса. Воровато оглянувшись на стражей, сидящих у входа, собрала с подноса крошки от завтрака. Отвернулась с ними, сделала вид, что закинула себе в рот.

Надо будет в следующий раз оставить корешку побольше еды! И воды хотя бы еще кружку под него вылить.

А пока… она выделила одну нить жизненной силы. Потянула, разматывая. И крохотный, совсем тоненький корешок пророс, потянулся по камню к ней.

Сквозь камень, может, и не прорастет. Но до земли она его доведет, а уж оттуда он сможет вытянуть и влагу, и питание. Солнечного бы света ему. Но чего нет — того нет.

Главное, что никто первое время корешка не должен заметить — он толщиной не больше волоска! А спросит главарь — так это Великое древо, а не груша. Она не может управлять им целиком и полностью.

Точнее — она-то может. Сектантам знать об этом ни к чему!

И корешок пошел в рост. Дотянувшись до земли под постаментом и забравшись в нее, разветвился. Оплел снизу пол комнаты, переполз на стены. Фиона наконец-то ощутила, каковы истинные размеры помещения. После того, как корешок добрался до почвы, стало проще: теперь он тянул из нее влагу, а она могла понемногу тянуть из него силы, возвращая их себе. И понемногу тянула тонкие отростки вверх по стенам, оплетая ими потолок изнутри и уводя выше.

Слепо ощупывала пальцами-корнями логово сектантов изнутри. Отросточек запустила к бассейну с водой. Может,