Тайна хрустальной вазы - Shuts-Balcevich Sonsaku

Серж первым вскочил. Адреналин ярости и вины толкал вперед. Рванулся к массивным дубовым дверям, почерневшим от времени. Схватился за старые ржавые ручки и потянул на себя что было сил.

— МАРК! КЛАРИСС! — его крик, хриплый и отчаянный, разбился о глухое дерево. Он бил кулаками в неподдающиеся створки, сдирая кожу с костяшек. — ОТКРОЙТЕ! ОТЗОВИТЕСЬ!

Каждый удар отдавался в его свеже затянутых ранах, он глотал слёзы отчаяния. Они…остались там! В том аду, из-за него. Из-за его плана. Из-за его слабости! Из-за его чертовой идеи с огнем! Мысли путались: «Они пришли за нами… Они знали… Они пожертвовали собой…» — осел на землю обессиленно глядя в пол, на свою руку со шрамом в виде созвездия.

— Серж… — голос Люсиль был тихим, прерывистым, но не от страха.

Он нехотя обернулся.

В центре заросшего палисадника, была фигура из черного пепла. Едва держа форму — очертания девушки. Легкий ветерок сдувал с нее крошечные, истлевшие черные лепестки, унося их в серое небо. Кружились, как печальные снежинки, падая на бурые листья и мертвую траву.

Люсиль уже стояла рядом, не плакала, просто смотрела на пепельную статую с бездонной тоской в глазах. Потом медленно, как во сне, опустилась на корточки перед ней.

Серж подошел. Шаги были тяжелыми, угрожающими. Вглядывался в бесформенную массу. И осознал, не по разуму, по ноющей пустоте где-то под ребрами. По тому, как Люсиль протянула руку, но не посмела прикоснуться.

— Агата… — имя сорвалось с губ Люсиль шепотом.

Серж стоял рядом. Он протянул руку — дрожащую, окровавленную от ударов в дверь. Пальцы дрогнули в сантиметре от пепельного плеча. "Она рассыплется". Он это знал, одно неловкое движение — и от подруги останется лишь горсть праха на ветру. Рука сжалась в кулак, опустилась. Бессилие жгло сильнее ран.

Люсиль подняла на него заплаканные глаза, слезы оставляли чистые дорожки на запыленных щеках.

— Что нам делать? — ее голос был сломанным, детским. — Мы… всех потеряли… Марка… Кларисс… Агату… — не смогла договорить, снова вытирая щеки тыльной стороной ладони. — Конец пути. Конец всего.

И тогда пепельная фигура пошевелилась. Не телом, глазами. Из темных, безжизненных впадин, там, где должны были быть веки, открылись глаза, ярко-голубые. Чистые, как горные озера, и холодные, как ледники. Они светились изнутри, как два куска выточенного кристалла, вобравшие весь свет умирающего дня. Сначала эти кристальные глаза устремились на Люсиль, сидевшую внизу. Взгляд был бездонным, лишенным привычной печали или загадки. Потом они медленно, очень медленно, поднялись. Встретились с взглядом Сержа. Он смотрел на нее, на эту тленную оболочку с живыми, светящимися очами. Его собственные черные глаза горели болью, виной и немым вопрошанием.

— Полагаю, ты там не ответишь, что произошло, — его голос звучал хрипло, но без злобы. С горькой усталостью человека, стоящего над могилой. Махнул рукой в сторону особняка, в сторону неба — туда, где остался кошмар Библиотеки. — Может, хотя бы скажешь… как жить дальше? — сделал паузу. Глотнул воздух, ком подступил к горлу. Слова вырвались, острые, как осколки той самой вазы, — Из-за нас… из-за меня… погибли те, кого мы любим.

Голубые кристаллы глаз Агаты не моргнули. Только свет в них замерцал, как отблеск далекой звезды в разбитом зеркале. Ветер подхватил горсть черных лепестков, унес в серую даль. Тишина повисла тяжелее камня. Ответа не было. Только два горящих кристалла в лице пепла и бездонная тишина мертвого особняка, хранящего свою страшную тайну.

Люсиль беззвучно плакала. Серж упал на колени, сжав кулаки до побеления костяшек, его спина, перетянутая светящимися швами, напряглась под грузом невыносимой вины. Агата… лишь смотрела. Потом её взгляд дрогнул. От его слов, как будто невидимый кол вонзился ей в то, что когда-то было сердцем. Сияющие голубые глаза прикрылись на мгновение, тогда руки — хрупкие конструкции из пепла и праха — медленно отделились от груди. Пальцы, теряя форму, осыпаясь темным снегом, потянулись к Сержу. Один пепельный палец коснулся его щеки. Легко. Как прикосновение паутины. Оставил черный след — печать скорби и прощания.

Потом ее взгляд, вспыхнув ярче, устремился к огромным, мрачным дверям особняка. Оттуда, из щели между створками, хлынул свет. Не золотой, как прежде. Голубой, чистый, разрывающий ткань мироздания. Свет бил лентами, искрами, вырывающимися наружу с силой прорывающей небо. Пространство завихрилось, воздух загудел. Портал! Знакомый до боли, разверзся прямо перед ступенями.

И из него вывалились двое: Марк и Кларисс, студенты. Рухнули на каменные ступеньки, сплетенные в объятиях, покрытые сажей, с обгоревшими краями одежд. На груди Кларисс, туго прижатый к ней рукой, висел Маховик Времени. Сквозь хрустальные стенки просвечивала лишь белесая, мертвенная пустота. Песок Хроноса истек, цена заплачена до капли.

Они подняли головы, задыхаясь, вытирая копоть с лиц и увидели, Люсиль, застывшую в немом крике надежды. Сержа, на коленях с черной печатью на щеке, между ними несколько метров всего.

Тишина, лишь свист ветра в запущенном саду. Четыре пары глаз встретились. Неверие. Шок. Боль. Надежда, такая хрупкая, что казалось, она разобьется от вздоха. Потом вскрикнул Марк, резкий, дикий, животный вопль радости и освобождения. Он сорвался с места. Кларисс — следом, ее рыжие космы развевались. Серж и Люсиль вскрикнули в ответ, инстинктивно рванувшись навстречу. Они схлестнулись у подножия ступеней. Круг из четырех тел. Плач. Смех, прерываемый рыданиями. Объятия, такие крепкие, что кости трещали. Похлопывания по спинам, по плечам — проверка на реальность. Слова, сбивчивые, прерывистые:

— Живы… Вы… Как?… Не верится…

— Как было страшно потерять вас ребята!

Марк подхватил Сержа, раскрутил его в диком танце облегчения, смахнул слезу тыльной стороной ладони, поправил свои разбитые очки со знакомым, дерзким, но теперь смягченным до неузнаваемости выражением лица.

— Архивариус! Живой, черт возьми!

Люсиль и Кларисс обнимались, прижимаясь лбами друг к другу, их плечи тряслись от рыданий и смеха, глаза блестели, глядя на ликующих парней. Все обиды, все недомолвки, вся боль — смыло волной чистой, животворящей радости воссоединения.

Агата наблюдала, пепельное лицо, наполовину уже осыпавшееся, хранило милую улыбку принятия, без зависти или печали. Глубокого, безмолвного удовлетворения, работа была сделана. Они были вместе, целые, закалённые силой.

Кларисс осторожно, благоговейно, подошла к ней — в зелёных глазах океан благодарности и немой боли. Взяла за руку Марка, потом протянула руку к Сержу, кивнула Люсиль, включая ее в круг. Голос, когда она заговорила, был тихим, но звучал с победоносной дрожью, нотками боли и скорби:

— Мы пережили много жизней, прежде чем научились управлять неотвратимой судьбой, — сжала руку Марка, взгляд скользнул по Сержу и Люсиль. — Но теперь мы знаем: чтобы