Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

в форму баллады (жанра, который он любил и образцы которого бережно собирал), а не следует забывать, что история о призраках – прямая наследница этого вида поэзии. Вспомните «Клерка Сондерса», «Юного Бенжи» и «Женщину из Ашерс-Велл». Меня так и подмывает поговорить подробнее об «Ужасных историях», по большей части исключительно смехотворных – там, где за перо берется сам Льюис, радуя читателя такими, например, зажигательными строфами:

Тут ужас объял потрясенных гостей,

Узревших гниенье и тлен:

Могильные черви вились средь костей –

В глазницах, на лбу, по краям челюстей…

А призрак воззвал к Имоген.

Однако необходимо соблюдать чувство меры.

Если бы я рассматривал литературу об ужасном и сверхъестественном в целом, то не имел бы права обойти вниманием «Мельмота» Метьюрина и его явные имитации, о которых я ничего не знаю. Но «Мельмот» – длинная, невыносимо длинная книга, а приоритетный предмет нашего обзора – рассказы о привидениях, то есть малая прозаическая форма. И даже если Скотт не был создателем этой формы, именно ему мы обязаны двумя классическими ее образцами. Речь идет о «Рассказе странника Вилли» и «Комнате с гобеленами». Первый, как известно, является вставным эпизодом романа; любой, кто пролистает романы последующих лет, с неизбежностью найдет (как мы, увы, находим в «Пиквике» и «Николасе Никльби»!) протащенные туда истории такого рода, и, возможно, иные из них окажутся настолько хороши, чтобы удостоиться переиздания. Но подлинные угодья удачной охоты, истинная среда обитания нашей дичи – это журнал, ежегодник или другое периодическое издание, предназначенное для семейного развлечения. В тридцатые и сороковые годы они появлялись на свет одно за другим – и зачастую умирали во цвете юности. Я не завидую энтузиасту, который возьмется перелопатить старые подшивки (ибо мне доводилось браться за эту задачу), однако с моей стороны не будет опрометчивостью предсказать, что его ждет некоторый успех. Он отыщет истории о призраках, но какого рода? На этот вопрос нам ответит Чарльз Диккенс. В очерке под названием «Рождественская елка», напечатанном в «Домашнем чтении» и, как я полагаю, одном из лучших его сочинений, написанных «на случай» (его можно найти в сборнике «Рождественские рассказы»), этот великий муж предпринимает беглый обзор расхожих в ту пору сюжетов о призраках. По его словам, они «сводятся к очень немногим общим типам и разрядам, потому что призраки не отличаются большой своеобычностью и „бродят“ по проторенным тропам»[75]. Он приводит довольно пространный эпизод о дворянине и духе прекрасной молодой домоправительницы, которая утопилась в парке двумя столетиями ранее; а также рассказывает скороговоркой о несмываемом кровавом пятне, о двери, нипочем не желавшей закрываться, о часах, отбивавших в полночь тринадцать ударов, о призрачной карете, об уговоре вернуться на белый свет после смерти, о девушке, повстречавшей своего двойника, о кузене, которого в момент его смерти в далекой Индии наблюдали совсем в другом месте, наконец, о старой деве, что «видела воочию Мальчика-Сироту». Сюжеты наподобие этих мы всё еще помним. Но мы основательно подзабыли (а я, признаться, редко встречал) те, которыми он завершает свой обзор: «Имя легион тем немецким замкам, где мы сидим в одиночестве, ожидая появления Призрака; где нас проводят в комнату, которой придан ради нашего приезда относительно уютный вид» (тут следует ряд деталей, превосходных в своем роде); «и где нам после полуночи откроются различные сверхъестественные тайны. Имя легион тем преследуемым призраками немецким студентам, в чьем обществе мы, когда вдруг распахнется дверь, только ближе придвинемся к огню, между тем как маленький школьник в своем углу широко раскроет глаза и убежит, вскочив со скамеечки, на которой было прикорнул».

Как я уже сказал, этот немецкий пласт историй о привидениях мне не слишком знаком; однако я уверен, что упорный исследователь журнальных подшивок в него проникнет. Образцы иного толка будут множиться и множиться – особенно когда он доберется до эпохи «рождественских выпусков», открытой самим Диккенсом. Их не следует путать с его «Рождественскими повестями», хотя вторые и привели к появлению первых. Призраки в них присутствуют, но я все же не называю «Рождественскую песнь» историей о привидениях в прямом смысле слова – хотя охотно присваиваю это звание рассказам о сигнальщике и о присяжном (в «Станции Мегби» и в «Докторе Мериголде» соответственно).

Написаны они были в 1865–1866 годах, и никто не сможет отрицать, что они полностью соответствуют сегодняшним представлениям о законах этого жанра. Антураж и персонажи современны эпохе, в которую жил автор, в них нет никаких примет старины. Надо сказать, что само по себе это не гарантия успеха, – но именно это мы видим в большинстве рассказов, успех снискавших; препоясанный мечом рыцарь, который встречает привидение в сводчатой зале и изрекает: «Клянусь всем святым!» или что-то похожее, выглядит неубедительно: мы чувствуем, что нечто подобное могло произойти… веке в пятнадцатом. Нет уж: буде духовидец хочет, чтобы я проникся к нему расположением, он должен разговаривать примерно так же, как разговариваю я, и быть одет если не как я, то и не как участник маскарада. Уордор-стрит здесь делать нечего.

Хотя рассказы Диккенса о призраках хороши и выдержаны в верном ключе, они все же не лучшие из написанных в его время. На мой взгляд, пальму первенства следует отдать Дж. Ш. Ле Фаню, чьи рассказы «Наблюдатель» (или «Давний знакомый»), «Судья Харботтл», «Кармилла» выше всяких похвал, а «Живописец Схалкен», «Завещание сквайра Тоби», особняк с привидениями в «Доме у кладбища», «Дикон-дьявол» и «Дух мадам Краул» не сильно от них отстают. Кто знает – возможно, умением нагнетать зловещую атмосферу Ле Фаню обязан смешению французского и ирландского в его происхождении и окружении? Так или иначе, он подлинный художник слова; кто еще мог бы подобрать такие эпитеты: «…в ее воображении на миг возникло старое, никем не посещаемое здание, которое затаилось с пристыженным и виноватым видом…»?[76] Среди других знаменитых сочинений Ле Фаню – «Зеленый чай» и «Комната в гостинице „Летящий дракон“», не вполне отвечающие требованиям обсуждаемого здесь жанра; и еще есть «Баронет и привидение» – рассказ не только не знаменитый, но даже известный лишь немногим и содержащий ряд изумительных штрихов, однако проигрывающий названным выше в композиционной гармонии. По зрелом размышлении я затруднюсь назвать истории о призраках, которые превосходили бы лучшие творения Ле Фаню; а среди таковых я отдаю первое место «Давнему знакомому» (или «Наблюдателю»).

Другие прославленные романисты минувшей эпохи также пробовали свои силы в этом жанре – например, Бульвер-Литтон. Никакой разговор о подобных историях невозможен без упоминания рассказа «Лицом к лицу с призраками». Как по мне, его портит развязка: введение в сюжет Калиостро (простите за приблизительность)