Мифы Грюндхайма - Денис Нивакшонов

— Заносите её! Быстро! — скомандовал доктор, и несколько мужиков из соседних домов, сбежавшихся на шум, помогли внести роженицу в смотровую.

Всё, что происходило дальше, с самого начала было неправильным. Воздух в комнате, куда внесли Катарину, пропитался запахом мокрой земли, разложения и чего-то металлического, словно от разбитого термометра. Это был запах идущий не извне, а будто бы из самой женщины.

Бородин приготовился принимать роды. Катарина металась на кушетке, её тело выгибалось в немыслимых судорогах. Прикоснувшись к её животу, доктор отпрянул. Кожа под одеждой была не просто тёплой. Она была горячей, почти обжигающей, и на ощупь — неровной, бугристой, будто под ней копошился рой гигантских насекомых.

— Держите её! — крикнул он помощникам, и те, все бледные, сжали руки несчастной.

Первый час был адом. Роды не продвигались. Шейка матки не раскрывалась, хотя схватки были чудовищной силы, буквально разрывающими женщину изнутри. И тогда врач, чтобы спасти хотя бы ребёнка, принял решение, от которого стыла кровь в жилах. Он взял в руки хирургические ножницы.

В момент, когда сталь коснулась плоти, Катарина внезапно затихла. Её широко раскрытые глаза, до этого полные животного страха, уставились в потолок с каким-то нечеловеческим ужасом. А из её горла вырвался не крик, а рык. Тихий, сиплый, состоящий из звуков, которые человеческие голосовые связки не должны были быть способны издать. Щелчки, бульканье, гортанные вибрации.

И Денису, леденея от ужаса, почудилось, что он улавливает в этом кошмарном шуме нечто, похожее на слово. На название. У’РНОЛ’XX…

Он сделал надрез.

И мир затрясся.

Из раны хлынула не кровь, а густая, тёплая, почти чёрная слизь, пахнущая той самой гнилью. И в ней, в этой слизи, что-то шевельнулось. Что-то, что не было ребёнком.

Бородин отшатнулся, роняя инструмент. Он увидел клочок синеватой, полупрозрачной плоти, покрытой не кожей, а чем-то вроде твёрдой чешуи. Увидел щупальце, тонкое, как проволока, усеянное крошечными, хитиновыми крючками. Увидел на мгновение слепой, пузырящийся глаз, повёрнутый в его сторону.

А потом Катарина взорвалась.

Не в прямом смысле. Но изнутри её разорвало такой силой, что обрывки плоти и внутренностей забрызгали стены, потолок и лица ошеломлённых людей. Что-то маленькое, липкое и невыразимо чужое, с хлюпанем вывалилось на окровавленные простыни, судорожно забилось и на мгновение затихло.

В гробовой тишине, нарушаемой лишь мерзким похлюпыванием, Денис услышал новый звук. Тихий, едва уловимый стук. Он шёл оттуда, с простыней. Стучал тот… тот выкидыш. Его стеклянно-органическая оболочка постукивала о деревянные планки кровати.

А затем существо испустило тот самый рык, который Денис услышал за мгновение до кошмара. Тот же гортанный щелчок, то же бульканье.

* * *

Молчание в смотровой было гнетущим, как тот самый слизистый бульон, что залил теперь кушетку и пол. Его нарушало лишь мерзкое, тихое похлюпывание и тот самый стук — тиканье биологического метронома, отсчитывающего секунды до нового кошмара.

Бородин стоял, вкопанный в пол. Его разум, закалённый годами учёбы, скальпелем рациональности пытался рассечь произошедшее, найти логическое объяснение. Внематочная беременность? Чудовищная тератома? Неизвестная науке инфекция, вызывающая мгновенное разложение? Но никакие учебники не готовили его к тому, чтобы видеть, как из человеческого тела появляется… это.

Один из мужиков, помогавших держать Катарину, не выдержал. Он с рыданием, больше похожим на крик, выбежал из комнаты, и с улицы донёсся звук рвоты. Другой, отец несчастной, старый Якоб, стоял на коленях в луже неописуемого, не сводя с места трагегии пустого, остекленевшего взгляда. Он что-то беззвучно шептал, и Денису Ивановичу почудилось, что это была молитва на том самом старом немецком диалекте.

А стук продолжался.

Денис машинально сунул руку в карман халата. Его пальцы обхватили гладкий, тёплый камень. Он подобрал его неделю назад на окраине села, у старого, обвалившегося колодца. Камень поразил его своей неестественной гладкостью и тем, что был странно тёплым, почти как живой. Сейчас он пульсировал в такт тому стуку, что издавало существо на кровати. Тихое, синхронное биение.

Тук-тук. Тук-тук.

Это было невыносимо.

— Выйдите все, — голос Бородина прозвучал хрипло и чужо. — Немедленно. И пришлите ко мне… пришлите председателя сельсовета. Или уполномоченного. Кого угодно.

Его авторитет врача, пусть и молодого, подействовал. Мужики, бледные, испачканные, почти на цыпочках вышли, уводя под руки ошеломлённого Якоба. Денис остался один в комнате, пахнущей бойней.

Он заставил себя подойти к тому, что осталось от Катарины, и к тому, что она произвела на свет. Существо размером с новорождённого ребёнка лежало в луже слизи. Оно не было целиком сформированным — это была аморфная, пульсирующая масса синеватой плоти, кое-где покрытая твёрдыми, стеклянно-органическими пластинками. Из этого комка выступали отростки, напоминающие то ли недоразвитые конечности, то ли щупальца. Один из них, самый длинный, и стучал по дереву. В центре массы зияло углубление, похожее на рот без губ, усеянное мелкими, игольчатыми зубами. Слепое, безглазое.

И оно дышало. Его бока ритмично вздымались.

Звук стал громче. Он исходил из этой безголовой твари, из её ротового отверстия. Теперь Бородин слышал не просто щелчки. Он слышал нечто, напоминающее бормотание, безумный, лишённый смысла монолог на языке, который не должен существовать. И с каждым звуком камень в его кармане отзывался лёгким, почти ласковым жжением.

У’рр… нол… ххх… гх’лу…

Денис почувствовал приступ тошноты, он отступил к стене, судорожно вытирая руки о халат, хотя они были уже чистыми. Ему нужно было сделать что-то. Что-то медицинское. Прервать эту… эту жизнедеятельность.

Он схватил со стола большой шприц, набрал в него максимально возможную дозу морфия — не для обезболивания, а для остановки сердца. Руки тряслись так, что он едва не уронил инструмент.

Подойдя к существу, доктор занёс шприц, целясь вколоть в самую гущу пульсирующей плоти. Но в этот момент звук прекратился. Стук прекратился. Существо замерло.

А затем его «рот» растянулся в неестественной, жуткой пародии на улыбку. И из него полился новый звук. Не гортанный рык, а нечто иное. Что-то, что Бородин с ужасом узнал.

Это был голос Катарины. Тот самый, каким она кричала от боли час назад. Но теперь он был искажён, полон скрытой насмешки и леденящего душу знания.

«Не торопись, герр доктор…» — просипела тварь её голосом. «Посмотри… посмотри, что я принесла…»

Один из щупальцеобразных отростков медленно, почти грациозно развернулся и указал на лужу слизи рядом. И Денис, последовав за этим движением, увидел то, от чего его сердце остановилось на мгновение.

В густой, чёрной слизи лежали и медленно вращались, будто капли ртути, десятки мелких, идеально круглых, тёплых камней. Полных копий того,