Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

— В жизни я не люблю две вещи: людей и Бога.

Я смеюсь и удивляюсь своему же смеху. Я не смеялась как будто вечность, но ему удается вытащить из меня давно забытые звуки.

— Что ж, тогда не буду истязать тебя. И спасибо за перчатки.

Он кивает на прощание и отправляется назад, а я стою столбом и пытаюсь осознать произошедшее. Черные кожаные перчатки согревают меня и помогают крови прилить к кончикам пальцев раньше, чем я захожу в часовню. Даже сидя в тепле, я не расстаюсь с подарком, будто сделав его частью своего существа.

Церковный неф пустует и принимает меня. У капеллы младший «альфа»-класс распевается в хоре. Их мелодичное песнопение медом струится по венам и навевает мне воспоминания о прошлом, когда я приходила в церковь с мамой и папой и чувствовала единение, а не боль утраты. Хотя с каждым разом визит к отцу Пристли на утреннюю службу вместе с другими уэстриверцами дается мне все проще, а сердце все меньше сжимается от скорби, вряд ли она когда‑нибудь покинет меня. Но, возможно, я сумею ужиться с нею, как с тихим соседом.

Вслушиваясь в сонм детских голосков, я поднимаю глаза к сводам часовни, прикрываю веки и пытаюсь отыскать путь к прежней себе. Но настойчивая дробная вибрация телефона в кармане пальто нервирует и не дает полностью расслабиться. Я не выдерживаю, достаю смартфон и тычу в экран. Пробегаюсь по свежим сообщениям в чате академии, которых за каких‑то семь-восемь минут набралось не меньше сотни.

✆  Даньел Л: Как это вышло?!

✆  Адриан П: Что за дерьмо?

✆  Сэйдлин Дж: ДА ЧТО СЛУЧИЛОСЬ-ТО?

✆  Ханна Д: Вы что, с луны свалились? Уже весь УР гудит: мисс Хартбрук умерла!

Внутри скребется необъяснимый страх.

VI. Дебют черных

Уэст-Ривер заметно притих на фоне трагичной кончины хаусмистресс. Мисс Изабелла Трентон, что ведет у нас английский, стала временной заменой почившей предшественнице, хотя сама она совместительству нисколько не обрадовалась — это читалось по ее кислой мине. Директор Хайтауэр наверняка разместит на сайте академии объявление о «перспективной вакансии», но, сдается мне, возможность поработать в закрытой школе, где люди умирают загадочной смертью в расцвете лет, мало кого соблазнит.

Ученики мрачными тенями слоняются по коридорам и галереям, вполголоса переговариваются, обмусоливая свежие сплетни и теории, как же мисс Хартбрук могла покинуть нас так рано. Одни предполагают, что она принимала мощные антидепрессанты и шлифанула их алкоголем, другие разузнали из засекреченных источников, что у мисс Амалии был порок сердца. И только меня тревожат смутные домыслы: нет ли связи между ее смертью и проведенным недавно ритуалом в лесу?

Но какой бы шокирующей и внезапной ни была новость о смерти нашей хаусмистресс, внутри как будто распускается тугой узел, долго не дававший спокойно вздохнуть. Одной мерзкой тварью в Уэст-Ривере стало меньше. Так почему бы не разглядеть в этом событии и повод для тайной радости?

Вопреки всеобщей хандре и озадаченности, я буднично усаживаюсь на эркерный подоконник в романской галерее, гляжу, как окна штурмует нежданный дождь, и достаю из рюкзака шахматную доску, чтобы отвлечься игрой.

Как только я выставляю фигуры на поле, краем глаза вижу приближающегося Киллиана. Он подает мне приветственный знак ладонью, а потом вспрыгивает на подоконник и усаживается напротив меня.

— Любишь интеллектуальные соревнования?

— Боюсь, это единственные состязания, в которых я имею все шансы выиграть, — вздыхаю я. — Кстати, нужно бы вернуть тебе перчатки.

— Оставь себе, — отвечает он и азартно смотрит на шахматную доску.

Видя его заинтересованность, я придвигаю ее к нему, как бы предлагая: «Хочешь сыграть?» Финч кивает и потирает большим пальцем ямку на подбородке, обдумывая свой дебют на стороне черных.

Я нетерпеливо тянусь к пешке, чтобы сделать ход первой, но он опережает меня, что, в общем‑то, против правил. Хватает черную пешку и двигает на е5.

— Уже наслышана о мисс Хартбрук?

Играть с кем‑то для меня странно и непривычно с тех пор, как папы не стало. Я так привыкла проводить партии в двустороннем порядке, что теперь и не знаю, как предугадать ход чужой мысли.

— Ну разумеется. И чего все так всполошились? Люди умирают каждый день. Мисс Амалии просто не повезло умереть чуть раньше.

— Звучит весьма цинично, Беатрис. Мне нравится.

Хожу на е4. До меня только сейчас доходит, что Киллиан ничем, совсем ничем не пахнет. Парни Уэст-Ривера источают запах сандала, перца или пота, особенно если мистер Петровски как следует погонял их на стадионе. Но Киллиан будто не потеет вовсе, не пользуется дезодорантом или парфюмом.

Лицо его ничего не выражает, когда он ставит шах. Победа близка, но триумфа он не испытывает, будто так и должно быть. Я хмурюсь и злюсь, бессмысленно двигая фигуры и прекрасно сознавая, что это путь в один конец. Он грубо спихивает пешку с поля — я едва успеваю схватить ее на лету — и ставит мат. Вот так просто. И пяти минут не проходит, как он встрял в игру, которую я вела исключительно для себя, и уже выходит из нее победителем.

— Ты достойно сражалась, Беатрис, — говорит он, и тон его не позволяет усомниться в искренности слов. — Во всяком случае, для соперника среднего звена. Хотя раньше я играл только с лучшими из лучших.

— Можно подумать, ты играл с самим Гарри Каспаровым [16], — иронично подмечаю я и собираю фигуры.

— Кто знает, может, и с ним тоже. Не помню всех, с кем имел честь знаться, — говорит он, и я прыскаю со смеху. Ну что за чушь он несет?

— Очень смешно, Финч.

— Рад, что ты находишь все больше поводов для смеха.

Я снова заливаюсь румянцем. И почему ему так важно меня расшевелить, раззадорить? После стольких издевок со стороны сверстников его участие кажется мне чем‑то из ряда вон, как будто он идет наперекор заведенным правилам. Я попросту забыла, каково это, когда тебя не хотят унизить, раздавить.

— Мне и правда лучше.

Киллиан не отвечает. От неловкой паузы я начинаю нервно ерзать на подоконнике.

— Расскажи, откуда ты к нам прилетел, птица? — спрашиваю я, обыгрывая его имя. [17] — О тебе, знаешь ли, уже столько слухов распустили, один другого хлеще.

— Думаю, с чужих слов я выгляжу более интригующим, чем есть на самом деле, так зачем же портить правдой складные легенды? Пускай себе шушукаются, мне это даже лестно.