Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

Даньел, помада Сэйди, галстук Честера, носок Мэй и очки мисс Хартбрук. Затем от каждого сосуда я веткой прочерчиваю ровные линии, сходящиеся друг с другом и соединяющиеся в пятиконечную звезду. Заключаю ее в ровный круг.

Чего‑то пока не хватает.

— Что ж, мистер Скиттлс, теперь твой выход.

Я достаю из мешка кролика Мэй Лин, он трепыхается в моих руках. Опускаю его в самый центр пентакля, крепко прижимаю к земле и нащупываю рядом кухонный нож — еще один полезный бонус дежурства по провинности. Я сглатываю комок, застрявший в горле, и перебарываю отвращение. Резким росчерком перерезаю кролику глотку: теплая кровь стекает по шелковой шерстке, моим пальцам и обагряет снег.

Железистый запах окутывает меня и нагоняет тошноту. Насилу справляюсь с рвотными позывами, благодаря саму себя, что накануне скудно пообедала. На багровые следы неприятно смотреть; больно узнать в них ростки ожесточившегося сердца. Видимо, издевательства превратили меня в камень, но горевать да рефлексировать некогда. Пути назад нет.

Придерживая обмякшую тушку зверька, я поливаю кровью сосуды с трофеями, затем опускаю тельце обратно в центр. Сделав грязную часть работы, чистой рукой хватаюсь за листок и вполголоса зачитываю строки на латыни. Этот язык, в отличие от странных закорючек рядом с сосудами, я хорошо знаю благодаря лекциям в академии.

Слепит сияние полной луны,

Сосуды трофеев кровавых полны.

Зов, устремленный в подножье земли,

Пробудит хранителя тьмы.

Приди, о властитель,

И мне помоги!

В мученьях пусть сгинут

Мои враги.

Когда я заканчиваю, то воздеваю руки к небу, хотя обращаюсь не к Богу, а к тому, кто живет куда как ниже уровня земли.

Ничего не происходит.

Не знаю, чего я ждала. Что земля разверзнется подо мной и выпустит в мир рогатое существо? Или что заклинание наделит меня какой‑то потусторонней силой? Какими бы смелыми ни были мои мечты, ничего вокруг не меняется. Внутри растет разочарование.

— Что я сделала не так?..

Может, жертва недостаточно крупная для такой просьбы? У ритуала есть своя цена, но я не готова платить жизнью человека.

Совсем скисшая, я поливаю руку водой из бутылки и смываю кроличью кровь. Чтобы замести следы, я с трудом выкапываю в мерзлой почве небольшую ямку лопаткой, найденной на чердаке, и хороню мистера Скиттлса. Сосуды закапываю вместе с мертвым кролем, а вот символы не трогаю — нет времени. Снег выпадет снова и скроет письмена.

Похоже, что все бессмысленно. Я поднимаюсь и ухожу прочь, так и не узнав, принята ли плата и будет ли исполнена моя просьба.

Бестелесный, незримый, он наползает тенью на кампус академии, скрывая свет полной луны. Редкие деревья во внутреннем дворике жмутся друг к другу, перестукиваясь голыми ветвями. Немолодой смотритель, обойдя территорию кампуса вдоль и поперек, ежится от холода и заходит внутрь пристройки, чтобы согреться бутылкой виски под бормотание маленького телевизора.

Тьма ползет дальше, огибая спящий фонтан в форме маленького купидона, взбирается по ступенькам Уэст-Ривера, чтобы вторгнуться в святая святых и рыскать по углам в поисках зовущего.

И без того темные коридоры заполняет чернильная мгла. Он тянется к ручкам дверей в крыле общежития, прислушивается к сонному бормотанию дремлющих учеников. Сущность ищет того, кто потревожил ее покой, но натыкается на чужие комнаты и проплывает дальше, почти в самый конец третьего этажа.

И вот он здесь. Вьется над девицей, чьи короткие волосы в беспорядке разметались по подушке, а глаза безразлично сверлят стену от бессонницы.

«Я здесь, — шепчет он, обдавая шею девушки ледяным дыханием, но та лишь натягивает одеяло повыше. — Ты звала, и я пришел, чтобы тебе помочь».

По щекам девушки катятся две слезинки. Бедняжка и не ведает, что уже не одинока.

«Незачем больше плакать, Беатрис, — нашептывает мрак. — Твои мольбы были услышаны».

Словно убаюканная его напевом, девушка наконец смыкает веки и погружается в безмятежный сон. Мрак окутывает ее поверх одеяла, сворачивается клубочком в ногах, точно собака, и охраняет покой временной хозяйки, пока первые лучи рассвета не проникают сквозь плохо зашторенное окно.

Солнце гонит мрак прочь, и он напоследок дарует хозяйке обещание:

«Скоро я вернусь, Беатрис. И исполню твое желание».

V. Незнакомец

Блеклый утренний свет вползает в комнату бесцеремонно, без приглашения. Он пробуждает соседку, от вида которой меня подташнивает, и я слышу, как она протяжно зевает, не выспавшись. Утро спешит пробудить и остальных. Жизнь в кампусе шевелится, шелестит смятыми простынями. Но мне не хочется больше поспевать за нею.

Против воли я открываю глаза и пялюсь в выбеленный потолок. Все тело ноет, как если бы я провела ночь под тяжеленным камнем. Вспоминаю, как проводила в глубоких сумерках ритуал, и хочу плакать навзрыд. Только присутствие Ханны в комнате останавливает меня и помогает держать себя в руках.

Какой же я была все это время дурой, как же велико было мое отчаянье! Вообразила, что смогу подчинить себе судьбу, выказать непокорность ей и восстать над собственным пеплом… Готова была поверить во что угодно, если оно изничтожит моих недругов, готова была красть, чтобы задобрить потусторонние силы… Даже умертвила невинное существо во имя мести. Но им, этим демоническим силам, похоже, нет до меня дела. Пора повзрослеть окончательно и признать, что их и вовсе не существует в природе. Зато имеется великое множество негодяев из плоти и крови, и управа на них отыщется разве что в светлом сердце. А мое давным-давно почернело, подернулось копотью и больше не излучает тепла, которым бы я могла согреться и спастись.

Все же возлежать до вечера и бичевать себя понапрасну я не могу и потому подчиняюсь утреннему зову. Ставлю одну ногу на холодный пол, вторую. Ханна кричит из умывальни «доброе утро», но оно нисколько не доброе ни для меня, ни для нее, и я угрюмо молчу.

Ленивые сборы, остывший завтрак в столовой. Все вокруг теряет вкус и краски, будто кто‑то плеснул на картину кислотой и масло сползло с нее, обнажая серый обезличенный холст. Нелепые надежды помогали мне держаться, но сегодня я двигаюсь исключительно на автопилоте. Никаких иллюзий. Никаких желаний.

Рори скрытно подает мне знак приветствия, но я игнорирую его. Мисс Хартбрук сегодня без очков как без рук: то заденет стакан с водой и чуть не прольет его, то нащупывает ложку там, где ее быть не должно, и предсказуемо промахивается. Давно считаю,