Ведун - Александр Владимирович Мазин

— Тут ничего не скажу, — покачал головой дедко. — Может не принял его Христос, а может жрец его с обрядом напутал. Мне христианские пути незнамы. Но это пускай. Главное: я теперь точно знаю, каким знаком сковать зверя. Бересту мне принесите. Рисовать стану. — И, Бурому: — А ты готовься. Я знак нарисую, а резать на нем, — кивок на оборотца, — резать будешь ты.

Держали младшего боярича опять вчетвером. Даже в ковах он бился, как на роду его матери положено: люто. Прижатый к ложу прижатый четырьмя крепкими мужами, рвался так, что ложе тряслось и хрустело: вот-вот развалится.

«Такого даже отваром не напоишь, прольется. Как на таком знак резать?» — озаботился Бурый.

Дедко, однако, поить болезного не стал. Положил бояричу калечную клешню на лоб, пошептал в ухо. Тут оборотец желтые глаза закатил и утих.

И ни разу не вздрогнул, пока Бурый ему тавро резал и краску втирал. А краска болючая! Это Бурый на себе испытал.

Заканчивал рисунок Бурый, когда уже смеркаться начало и в клети лампу зажгли.

Устал, будто камни в гору таскал. Непростое это дело: знак сильный рисовать.

Но вышло добре. Бурый полюбовался на божье тавро: заклятую печать, красную бычью голову. Это пока красную, позже почернеет. И запечатает собой накрепко волчью часть в младшем бояриче. А через него уже иным до его до звериной сути не дотянуться. Даже богам.

Кроме, может, Перуна.

Но Перун не станет. Они с Волохом мир не делят. Поделили уже.

Глава 13

Глава тринадцатая

Беда пришла, когда ушел Дедко. Куда ушел, не сказал. Зачем — тоже. Сказал: поживи один пока. Добавил: «На заимку не ходи, на реку не ходи. Вообще в воду не заходи ни речную, ни озерную, коли беды не хочешь, разве что попить набрать и только засветло. В сараюшку, ту которая не на подворье, а за лужком, тоже не заходи. Там нужное мне зреет».

Так-то Бурый никуда и не собирался. Ни на заимку, ни в речке купаться. А в сараюшку и вовсе не тянуло. Дух оттуда шел неприятный. Даже нехороший.

Однако как ушел Дедко, так прям зачесалось у Бурого: в сараюшку заглянуть.

Да он заглядывал туда уже. Допрежь. Даже приносил разное. Дедко в сараюшке хранил то, что на подворье не поставишь. Навроде летнего нужника она была в хозяйстве.

Так думал Бурый. Прежде.

«Нужное зреет…» звучало любопытно. Очень.

Бурый крепился два дня. На третий — не стерпел. Но сдуру не полез. Он, Бурый, умный. И знает теперь, что да как. Дождался, когда солнце на верхушку неба взошло и пошел.

В сараюшке было темновато. Щели хорошо проконопачены, свет только от дверей. Но его хватало. Солнце в зените, и Бурый недурно видел в темноте.

Поначалу ничего необычного он в сараюшке не сыскал. Пахло травами и зельями, запах коих никакой пробкой не удержать, оттого здесь и хранились. Бурому даже подумалось: проверить его Дедко решил.

Что ж, коли так, то испытание Бурый провалил. Теперь жди наказания.

Ну чему быть, того не… Погоди-ка! А это что за диковина?

Пол в сараюшке был обычный, земляной, ровный, сеном присыпанный. Однако у дальней стены, там, где была сложена всякая утварь вроде корзин, горшков глиняных и деревянных мис, словно бы болотные огоньки играли. Бурый пригляделся и понял: никакие это не огоньки. Это сила сквозь вещи сочится.

Бурый обрадовался. Не зря пришел. Быстренько раскидал утварь. Ух ты! А здесь, оказывается, подпол имеется!

Поднатужась, сдвинул дубовую крышку… И обнаружил под ней другую, каменную, испещренную знаками, большая часть коих ему была неведома, а среди меньшей преобладали цепи, запирающие дорогу нежити. С этой преградой пришлось повозиться. Ни поднять, ни подцепить ее обломком копейного древка, служившего сараюшке засовом, не получалось. Бурый попробовал подкопаться сбоку и тут ему повезло. Ну или не повезло, если бы он знал о том, что последует далее. Но сейчас он не сомневался: ухватился за петлю, поднапрягся и вершок за вершком стащил в сторону каменную крышку.

Под ней оказался подпол в сажень глубиной. Внутри — домовина. Или что-то вроде. Сундук деревянный с железными углами. В середке крышки — камешек невеликий, но важный: так и сиял. А еще от него сила растекалась, наполняя покрывшие стенки резы-обереги. Изрядная сила. Если сравнить с той, что у самого Бурого была, то будто чашка малая и бочка в два аршина высотой. А светлячки, что заметил Бурый наверху — из той бочки мелкие брызги. И была эта великая сила заперта в сундуке железными углами. Знать, тоже непростые те углы. Ай да Дедко! Не знал Бурый, что ведун так умеет.

По простой лесенке, палке с набитыми поперечинами, Бурый спустился в подпол.

Обошел вокруг сундука. Чем больше Бурый на него смотрел, тем крепче становилась уверенность: внутри кто-то есть. А еще его привлекал волшебный камешек. Если смотреть на него обычным взором — ничего особенного. На кровавик похож. Только не с красным отливом, а с зеленым. Иное — если глядеть по-особому, по-ведьмачьи. Словно маленькое солнце сияет.

Потрогать сундук Бурый не рискнул. Чутье предостерегало. Так ничего и не сделав, Бурый вылез из подпола, надвинул каменную крышку, положил сверху деревянную, посыпал сверху сеном и вернул обратно утварь. Сложил в точности, как лежало. Первое дело для ведьмака: запоминать.

Снаружи ярко светило солнышко. Летний Ярило еще не вошел в полную силу, то пригревало так, что хотелось искупаться.

Однако нарушить второй запрет Дедки Бурый не рискнул. Оплетенный сетями волшбы сундук будто стоял перед глазами. Да, не знал он, что у Дедки такая силища. И все будет его, Бурого, когда старый уйдет за Кромку.

Эта мысль и радовала и пугала. А еще больше пугало то, что внутри сундука.

«Нужное мне зреет», — сказал о нем Дедко.

Что ж там такое, что его такая сила держит?

Сон к Бурому пришел худой. Тварюка мутная, пустоглазая в горло вцепилась, запустила когти… Бурый хотел ее оттолкнуть, да во сне руки занемели, хотел рвануться — и ослаб. А тварюка уже и в грудь влезла по локоть, шарила ледяной лапой, искала…

И нашла. Да не то, что искала, потому что заверещала придавленным зайчишкой, отпрыгнула…

И Бурый ее сам за шею схватил. Левой беспалой рукой. Вернулась сила.

Бурый проснулся.